Похищение Луны
Шрифт:
В сущности, Кетино и красивее, и скромнее Ламарии. Но дернула Арзакана нелегкая убить Мезира! Дом Махвша теперь навсегда закрыт для Тараша.
Может быть, ему следовало устроить Арзакану побег, а самому остаться? Но тогда он должен был, как какой-нибудь жалкий двурушник, принести клятву, что непричастен к убийству Мезира. И еще неизвестно, поверили бы ему или нет?
В Мегрелии есть поговорка: «Несдержан в гневе, как сван». Очень возможно, что, не поймав Арзакана, Лапариани вместо него убили бы Тараша.
Как знать, может быть, всему виной материнское молоко? Может
Тараш силился вспомнить примеры из жизни, когда близнецы до самой смерти путались друг у друга в ногах.
Он весь ушел в думы. Картины одна мрачнее другой проносились в его воображении.
Но довольно! Теперь Тараш Эмхвари хочет иметь свою собственную, не зависимую от других дорогу, свою личную жизнь, в которую другие не смели бы вмешиваться! Пора, наконец, разорвать те путы, что до сих пор связывали его судьбу с судьбой Арзакана!
Эмхвари стал у изголовья спящего. Хочет крикнуть ему, чтобы он защищался. Вполголоса окликнул:
— Вставай, Арзакан!
Но Арзакан сладко спал. Лежит, сложив руки на груди. И, глядя на него, Тараш подумал: «Даже у самого безжалостного разбойника во время сна лицо невинно, как у младенца, лежащего в люльке. Лицо спящего человека безгрешно, как лицо младенца или мертвеца. В эти минуты с него нельзя спрашивать за земные прегрешения».
Стал тормошить Арзакана. У того задрожали веки, дрогнула верхняя губа, и он застонал жалобно, как дети, когда их будят.
Поднял брови, по-детски надул губы.
Это напомнило Тарашу Эмхвари, как ссорился по утрам маленький Гуча с Арзаканом, лежащим рядом с ним на одной постели. И так больно сжалось его сердце, когда он вспомнил свое золотое детство.
Он нежно взял руку молочного брата и окликнул его громче:
— Проснись, Арзакан!
Арзакан раскрыл глаза, и первое, что он сказал, было: «Что ты подстрелил, Гуча?» Он спросил это так нетерпеливо, с таким ожиданием в голосе, что Тарашу стало жаль его.
— Глухаря подстрелил, — ответил он.
Арзакан недовольно насупился, закапризничал.
— А я думал, что ты принесешь тура! Уж не Темур ли убивал для тебя туров?
Этот упрек огорчил Тараша.
— Кто же, по-твоему, убил вожака стада?
— Кто? А тот писатель, который охотился с нами.
— Чудак, ведь он в меня стрелял!
— Да я шучу, — рассмеялся Арзакан, и они помирились…
Однажды вечером Тараш заявил, что утром уйдет на охоту и не вернется домой до тех пор, пока не убьет тура.
Еще в потемках он покинул пещеру.
Весь день Арзакан был не в духе. От сырости у него разболелись старые раны.
Он даже ленился приготовить себе пищу. Лежал голодный, подавленный тяжелыми думами.
Оставаться в Сванетии дольше опасно. Вернуться в дом Кора Махвша невозможно. Но до каких же пор скрываться в Пещере великанов, принимая подаяния от случайно повстречавшихся охотников?
Поэтому он твердо решил дождаться Тараша и на другой же день через Латпарский перевал отправиться в Кутаиси, а оттуда в Тбилиси.
Там он найдет себе службу и как-нибудь сумеет поступить в институт.Думы о Тбилиси напомнили ему Тамар. Заныли и сердечные раны.
Это имя «Тамар» для Арзакана окутано тайной. Ему ничего не известно о ее судьбе. Где она? Какая у нее жизнь, что она делает?
Может быть, уже поступила в институт? Или вышла замуж? А может быть, вернулась в Зугдиди и опять провела зиму в обществе дедушки Тариэла, Шардина Алшибая и юродивого Лукайя?
Где бы ни была Тамар, Арзакан ее отыщет. Не найдет в Тбилиси, — поедет в Зугдиди. Решено. Он так и сделает. Даже если против пего ополчится весь мир, а не только какие-то Тарба!
А вдруг Тамар вышла замуж?
Ну так что ж! Кому бы ни принадлежала сейчас Тамар, все равно в конце концов она достанется Арзакану. Так начертано в книге судеб!
Одно обстоятельство могло помешать осуществлению его планов. Это судьба Тараша.
В сущности, по милости Арзакана — да, да, из-за него одного — Тараш враждует с этими проклятыми Тарба. Оставить его тут? Нет, этого Арзакан не может допустить. Если Тараш не заупрямится, он должен тоже вернуться в Тбилиси. Не так он труслив, чтобы похоронить себя здесь из страха перед Тарба… Но, может быть, другая причина удерживает его в Сванетии?
И Арзакан решил до своего ухода переговорить с Тарашем, внести полную ясность во все эти запутанные дела.
Отец может на некоторое время перебраться к черкесам. А потом Арзакан добьется, чтобы власти обуздали Тарба.
«Неужели мы отступим перед этими бандитами и всю жизнь будем от них прятаться?» — думает Арзакан.
Напрасно он послушался отца и без толку провел целую зиму в какой-то медвежьей берлоге. Невыносимым стал для него запах бараньих шкур и помета, запах самогона из бузины; невыносимо есть козлятину, слушать темные речи Кора Махвша и его сыновей.
Очень захотелось снова побывать в большом городе, побриться, побродить по асфальтированным улицам. Захотелось газет, книг…
Вот это — настоящая жизнь! А что за жизнь в этакой глуши? Всю зиму заперт в горах, оторванный от людей, забытый ими…
Но если отец станет препятствовать Арзакану? Ну и что же! Отец еще не порвал со старым миром. В его сознании еще крепко сидят старые обычаи, когда кровные враги держали в страхе всю семью, все село. Да кроме того, ведь не ребенок же Арзакан, чтобы плясать под отцовскую дудку! Лучше всего уйти, ничего не сказав старику, чтобы избежать лишних ссор.
В этих думах Арзакан заснул. Было уже совершенно темно, когда его разбудили шаги. Шаги и вздохи. Проголодавшийся Арзакан обрадовался: «Должно быть, вернулся Тараш и принес дичь».
Не открывая глаз, окликнул вошедшего:
— Будешь молодцом, Тараш, если принес тура!
— Что, проголодался? — отозвался вместо Тараша Кац Звамбая.
— Проголодался, здорово проголодался, Гуча.
— Чтоб тебе подавиться, сынок, чтоб подавиться! — отвечает ему отец.
Узнав голос отца, Арзакан замолчал. Долго возился Кац Звамбая, собирая валявшиеся вокруг очага щепки. Наконец развел огонь и заговорил.