Похищение Луны

В этом местечке все порицали Тараша Эмхвари: и Шардин Алшибая, и дедушка Тариэл, даже Херипс. Местные обыватели не выносили этого «спесивца».

И теперь жалеет Тамар, что однажды она упрекнула Тараша, сказала ему:

«Ты бессердечен! На чужбине оставил ты сердце».

Тараш временами и сам осуждал себя, часто клеветал на себя, говоря, что он бездушен и упрям, что сердце его изъедено ненавистью.

На самом же деле Тараш Эмхвари был совершенно не таков. Теперь она уверена в этом. Он — отзывчивый, нежный и скромный человек.

Взять хотя бы его отношение к Лукайя! Ни разу не дал он почувствовать несчастному старику, что тот слабоумный. Всегда говорил с ним как с равным, заставлял его рассказывать старые истории, сказки и заклинания.

Ну, и пускай все ненавидят Тараша Эмхвари. Если не только Зугдиди, но даже весь мир ополчится против него, если все будут его поносить, закидают грязью, — все равно он сможет опереться на любовь Тамар, на ее верное сердце!..

В Тбилиси она не сознавала всего этого.

Если бы она это поняла в свое время, тогда самый ничтожный каприз его она принимала бы как закон для себя. Но в том-то и горе, что уже поздно! Беспощадная судьба увлекла Тараша в неизвестность.

Почему не осталось у нее хоть что-нибудь как память о нем! Ну хотя бы платок, или перстень, или записная книжка — его дневник, который она вернула ему в тот вечер. Одному лишь несчастному Лукайя улыбнулась судьба; ведь Тараш подарил ему костюм.

Сейчас Лукайя сидит около нее и рассказывает свои сны; одному богу известно, видел ли он их действительно или выдумывает…

«Снился мне Тараш, — говорит Лукайя. — Черная борода ниспадала ему на грудь. Он был весь в белом, верхом на белом коне. Под копытами коня дрожала земля. Белое — это добрый знак. Все будет хорошо, шуригэ. Он скоро приедет, а ты тем временем поправишься».

Лицо Тамар раскраснелось, зрачки расширились. Каролина убрала подушку и снова уложила больную в постель. В комнате стоял запах камфары.

— Душно, откройте окна!.. — простонала Тамар и закрыла глаза.

С того дня, как заболела Тамар, Тариэл Шерващидзв крепко замкнул двери своего дома. Он дрожал за честное имя дочери и престиж своей семьи.

Доктора обнадеживали его, говорили, что Тамар поправится. Но этого недостаточно. «Незапятнанная репутация» — вот что было важно для дедушки Тариэла. Он предпочел бы умереть, нежели дожить до того, чтобы честь его семьи была взята под сомнение.

Старик обругал доктора Перадзе за неправильный диагноз, а вот Херипс подтвердил слова Перадзе. Хотя никто не говорит Тариэлу ничего определенного, ему все понятно. Виновником несчастья он считает Тараша Эмхвари.

И бьет себя старик кулаками в грудь в порыве позднего раскаяния: почему своевременно не выгнал из своего дома этого негодяя? Эмхвари и без того должники за кровь Шервашидзе, а теперь по милости одного, из них на дом Тариэла обрушилось еще новое несчастье!

Он даже не может вволю поносить ненавистного врага: Херипс предупредил отца, что больная волнуется, когда о Тараше Эмхвари отзываются дурно.

— Да и неразумно ругать человека всенародно, когда дело еще может кончиться благополучно, — говорит Херипс.

Это несколько успокоило священника. И все же, как только Лукайя возвращается из города, дедушка Тариэл сейчас же спешит к нему с вопросом:

— Ну, что говорят?

Если Лукайя приносит какую-нибудь сплетню, услышанную краем уха, дедушку Тариэла бросает в дрожь. Ему кажется, что злые языки решили во что бы то ни стало запятнать безупречное имя его семьи.

— Что слышно? — спрашивает он кряхтящих старух княгинь, тетушек и кумушек.

И невдомек старику, что такими расспросами он только распаляет любопытство сплетников.

Провожая врачей, он каждого умоляет не проговориться где-нибудь и этим сам подогревает слухи.

Чтобы скрыть истину, Тариэл через Дашу и Лукайя оповестил соседей, что Тамар больна оспой и родителям следует оберечь детей. «Мой христианский долг требует, чтобы я предупредил вас», — велел он им передать.

Тамар захотела повидать свою старую няню, и дедушка Тариэл распорядился привезти ее из Гурии: «Пусть приедет, духи оспы любят игру на чонгури».

Слепая няня садилась у изголовья Тамар и начинала сладко напевать под чонгури:

Господа, встречайте с почетом духов оспы. Как хороши они!Фиалками и розами усеян их путь. Идет белый козел и стадо коз,Резвятся козлята, — обрадовались духиИ вдруг отвернулись. Господа, встречайте с почетом духов-оспы!

Каждый день поет няня эту песню, каждый день Лукайя приносит фиалковой воды.

— Уберите всю комнату в красное! — требует няня. — Духи оспы это любят.

— Уже убрано, уже все убрано в красное, — говорит Лукайя, успокаивая няню.

Слепая няня берет своей сморщенной рукой руку Тамар и тихой колыбельной, старинными сказками переносит ее в детство.

Вечером у Тамар поднялась температура. И показалось ей в бреду, что раскрылось окно и вошла мать, одетая в траур. Вошла, стала у ее изголовья. В руках у нее крест, когда-то утерянный Тамар.

Больная силится поднять веки, взглянуть в лицо матери, но не хватает сил.

Заметив, что Тамар мечется на постели, няня берет ее руку и нежно напевает.

Или вспоминает разные случаи из далеких дней золотого детства, когда Тамар была ее воспитанницей.

— Помнишь, как ты любила ловить маленьких гусят? Помнишь, как искала четырехлистник — цветок, приносящий счастье?

И перед Тамар раскрывается чудесный сад ее детства. Фиалками и розами усеян ее путь.

Резвится на зеленой лужайке девочка — белая и нежная, как распустившаяся хлопковая коробочка. Прыгают за ее плечами косички. «Не ходи туда, — говорит ей няня и нежно треплет по щечке, — в том кустарнике живет «ам-ам», шакал, большой-большой! А за оврагом, на большом дубе, — филин живет. У него месяц похитил любимую.

Сидит филин по ночам в своем дупле, дожидается лунной ночи; как увидит месяц, так кличет жалобно свою любимую».

Тамар смотрит в невидящие глаза одетой в черное няни.

— Жили-были солнце и месяц, — начинает сказку няня. — Жили они в дружбе. И оба ходили по земле. А в том, что они разошлись, была повинна тоже любовь. Полюбилась обоим — и солнцу и месяцу — единственная дочка одной вдовы, девушка невиданной красы.

А вдова сердилась, — почему, мол, они ухаживать-то ухаживают, а жениться ни один не собирается? Выпроводила она из дому солнце и месяц. «Чтобы ноги, — говорит, — вашей не было здесь!»