Похищение свободы

Занятия еще шли, но Марью уже поджидал отца, сидя на скамейке у облицованного кафелем торца. Он опять сбежал с урока теологии вопреки запретам Луиша, который не раз растолковывал сыновьям, что из-за своей нерадивости они не будут знать целого периода истории культуры, но те бойко возражали ему, оперируя цитатами из Маркса, и предпочитали загорать у бассейна.

— Поехали все вместе на место бурения, — крикнул, подходя, Луиш, — кажется, дело выгорит! Поедим где-нибудь по дороге.

— Жоржи не может: он дежурный… — Марью нерешительно встал и добавил: — А тебе надо сначала зайти к доктору Эрнсту, па. Речь пойдет о стенной газете.

Луиш засмеялся и, насвистывая, пошел в учительскую, заранее зная, что будет дальше. Маленькая война, которую вели сыновья, забавляла его, он даже гордился этим постольку, поскольку все это можно было воспринимать всерьез. Учительская, в которую он вошел, сверкала чистотой. Помнится, в его время ее называли визитной карточкой заведения. От стены отделился штудиенрат Эрнст, классный руководитель выпускников, приятный блондин, начавший лысеть со лба, хотя ему не было еще тридцати. Достигнув более солидного возраста, он, как многие врачи и учителя, отличавшиеся в свое время привлекательностью, будет стремиться выглядеть помоложе.

— Господин Бранку, я не хочу драматизировать… — заговорил тихим, почти извиняющимся голосом доктор Эрнст, и на лице у него появилась улыбка, в которой заключалась надежда на солидарность двух взрослых по отношению к невоспитанной молодежи, — и не стоит мои слова расценивать как последнее предупреждение, но этот номер стенной газеты понять довольно трудно. С этим вы, господин Бранку, очевидно, согласны? — Он показал на картину Жоржи, на которой над школой нависало здание концерна: — У учителей и директора напрашивается вопрос: считают ли ваши сыновья, что наше заведение способно дать им знания вне школьной программы? Если нет, то неясно, зачем они его посещают.

Луиш закурил сигарету и объяснил штудиенрату, что, по его мнению, автор картины ставил своей целью дискредитировать отпрысков руководящих сотрудников фирмы «Сименс», учащихся в классе. Впрочем, если кто-то из учеников не одобряет деятельность редактора стенной газеты, то пусть предложит новую кандидатуру. Или, может, он рассуждает неправильно?

Доктор Эрнст покачал головой.

— Мы не вмешиваемся в ученические дела, если критика остается в определенных рамках. Но материал этого номера выставляет нас в негативном свете! Господин Бранку, вы должны понимать, что всему есть предел. Вы ведь сами когда-то были нашим учеником.

— Такова семейная традиция.

— И мы это учитываем.

— У вас лучшая языковая подготовка.

— Большое спасибо… — Доктор Эрнст слегка покраснел: — В то время как ваша дочь, следуя этой традиции, является одной из лучших учениц, ваши сыновья вносят некоторое беспокойство в жизнь школы, пусть даже неосознанно… К сожалению, это беспокойство отражается и на учебных занятиях.

Никаких упреков, простое предупреждение: сыновья зашли слишком далеко. Должен ли он, Луиш, принимать на веру слова Эрнста? Он вспомнил, что говорили об Эрнсте сыновья: единственный преподаватель, позволяющий высказать свое мнение, настоящий адепт современного капитализма, социал-демократ, среди школьного руководства держится особняком и потому контракт с ним вряд ли продлят… Может, этот штудиенрат, как и он, Луиш, не желая присоединяться ни к одному из лагерей, ратовал за постепенные прагматические преобразования, что подошло бы, наверное, для развитой индустриальной страны, но отнюдь не для Португалии.

— Ультралевые дискредитировали себя, — продолжал рассуждать Эрнст. — Когда какой-нибудь подросток увлекается их идеологией, он начинает с критики поведения взрослых. Ну поймите меня, пожалуйста, мы обязаны оставаться нейтральными и держаться подальше от экстремистских течений.

— Никакие они не ультралевые, доктор. Вам не следует слушать тех, для кого выгодно мешать марксизм и мировоззрение ультралевых в одну кучу. Они молодые коммунисты, а Португальская коммунистическая партия входит в состав правительства и не разделяет экстремистских взглядов.

— Боюсь, что коммунисты сидят там на краешке стула, — смущенно улыбнулся штудиенрат, как если бы эти слова нечаянно сорвались у него с языка, и нерешительно продолжал: — Меня это вообще-то не должно беспокоить, но мне кажется, что у Коммунистической партии плохие советчики. Когда она вышла из подполья, то казалась единственной силой, способной действовать. После бегства Спинолы она попыталась, опираясь на революционно настроенных военных, захватить ключевые позиции в правительстве, оттеснив представителей других партий, но тем самым способствовала созданию единого противостоящего ей фронта, руководимого социалистами, и самоизоляции… Простите, меня это совершенно не касается.

— Пожалуйста, продолжайте…

Доктор Эрнст снял очки, словно раздумывая, говорить ли дальше, но в конце концов решился:

— Экономического положения страны я затрагивать не собираюсь: сейчас весь мир находится в кризисной ситуации. Общеизвестно, что любая смена режима приводит вначале к некоторому спаду экономики. Но как быть с диктатурой пролетариата? Ваша страна стремится к свободе и плюрализму, а значит, и к многопартийной системе.

— Прежде всего ей необходимы справедливость, освобождение от эксплуатации, нужды, невежества…

— Да, конечно, жизнь должна быть достойна человека, все это так. Но человек, кроме того, должен иметь право выбора собственного пути, причем свободного выбора, а не ради куска хлеба. Партия, не терпящая в своих рядах сомневающихся, сама лишается доверия масс… Простите, вы очень занятой человек, а я все растекаюсь мыслью…

Луиш кивнул ему ободряюще. Они говорили по-немецки, поскольку запас португальских слов у воспитателей для таких разговоров был явно недостаточен. Луишу тоже иногда не хватало знаний языка, тем не менее разговор доставлял ему удовольствие. Любая точка зрения заслуживала внимания, а послушать умного человека, которого профессия приучила идти на компромиссы, но не лгать, было просто полезно. Однако как быстро они отошли от заданной темы — проступка братьев Бранку.

— Сантьяго Карилльо, руководитель испанских коммунистов, еще шесть лет назад заявил в Москве, что его партия готова во имя свободы объединиться с кем угодно, — сказал доктор Эрнст. — Для него буржуазные свободы являются достижением, способным развивать и обогащать социализм, и упразднять их ни в коем случае нельзя.

— В том-то и проблема. Возможна ли справедливость, не ограничивающая личную свободу, — коммунисты Испании до сих пор не нашли ответа на этот вопрос.

— Во всяком случае, они верят, что возможна, и будут пытаться доказать это, несмотря на горький опыт гражданской войны. В этом плане Карилльо нашел общий язык с молодым поколением и левыми.

— Я, доктор, задаю себе вопрос: стали ли бы вы его расхваливать, если бы преподавали в немецкой школе в Мадриде?

— Вряд ли.

— А если бы преподавали в Федеративной Республике? Не навлекли бы вы на себя беду в соответствии с законом о радикалах или как он там у вас называется? Ведь если бы против вас возбудили дело, то все могло бы кончиться запретом на профессию, не так ли?

Доктор Эрнст смущенно улыбнулся:

— Вы умеете дискутировать. Но вы правы — не стоит вмешиваться не в свои дела.