Похищенная пришельцем

Прежде чем повернуться, чтобы уйти, Дохрэйн улыбнулся… но не мне.

Ароху.

Когда дверь за хобсом захлопнулась, я посмотрела на Ароха, который, прищурившись, пялился на дверь так, будто погрузился в серьезные размышления.

— Для нас это открывает новые возможности. Почему ты не выглядишь счастливым?

Арох серьезно посмотрел на меня. Словно не в силах удержаться, он протянул руку и погладил мои волосы, медленно обвивая их вокруг запястья и пальцев, играя с ними.

— Я не хочу расставаться с тобой.

Я пробежалась ладонью по своей груди и улыбнулась.

— Ох, здоровяк. Дай мне нож.

Его лицо! Столько тревог…

— Зачем?

Глава 38

АРОХ

Она хитро улыбнулась мне.

Я заметил, что у нее было игривое настроение. Так как я доверял ей, то с большой неохотой потянулся к ножу и передал его Энджи рукояткой вперед.

Она подняла руку к своему затылку, взяла одну прядь волос, направляя лезвие на локон, и натянула ту так, чтобы видеть ее.

— Энджи, нет! — взревел я. А потом поморщился. Я понимал, что она не была груфалой, но меня до сих пор охватывало раскаяние, когда я пытался ей что-то запретить.

Было уже слишком поздно. Энджи отрезала локон от своей гривы.

Я издал встревоженный звук, из-за чего Энджи посмотрела на меня. Моя ладонь обхватила ее руку, и мы оба уставились на отрезанную прядь. Потом Энджи ухмыльнулась мне печальной улыбкой.

— Все хорошо. У меня есть план.

Энджи начала заплетать локон в косичку, делая из него браслет.

— Вот, — заявила она, прижимая к моей ладони прядь и переплетая мои и свои пальцы так, что теперь наши руки были соединены, а между ними находился браслет. — Для нашего одеяла.

Я посмотрел на нее.

— Ну, понимаешь… пришить к одеялу, если у нас когда-нибудь будут дети. Ты дашь свои чешуйки, а от меня будет эта прядь. Если мы вообще сможем завести детей.

Я был так тронут. Я стиснул маленькую веревочку в ладони, переполненный нежными чувствами к своей внимательной паре.

Моя решимость стала сильнее, чем когда-либо. Неважно, если у нас никогда не будет щенков. Наше будущее было так неопределенно, но это не имело значения. Энджи значила для меня все.

Я подался вперед, чтобы подарить ей долгий крепкий поцелуй.

Когда я, наконец, отпустил ее, Энджи тяжело дышала, а ее веки были полуприкрыты. Она хотела спариться, а я жил ради того, чтобы ей угождать.

Но я не мог перестать думать об одной незначительной детали. Я знал, что должен был… мне просто было необходимо узнать.

— Почему ты никогда не делала мне укусы любви?

Энджи отстранилась. И с удивлением моргнула, взглянув на меня.

— А можно? Твоя кожа отличается от… того, к чему я привыкла.

Я рассердился.

— Ты уже дарила кому-то раньше укусы любви?

Она стала заикаться:

— Ну… к-когда я была подростком… и иногда, когда слишком много выпивала… — Заметив выражение моего лица, Энджи быстро пришла в себя. — Забудь. Главное, что у нас дома это не считалось укусами любви. — Она сделала это странное движение пальцами. — А вернее, их не всегда делают из чувства любви… мы называем это пососи-укуси, либо более известное название — засосы. Только эту версию слова используют незрелые люди, потому что много молодых, озабоченных подростков оставляют засосы на видных местах во время тисканий, чтобы позже похвастаться своим трофеем. Зрелые люди находят подобную метку неловкой, поэтому даже если они ее ставят, то в скрытых местах, и только в этом случае засос считается чем-то сексуальным…

В ее объяснениях так много тревожной информации, что я не знал, на какую разозлился в первую очередь. Прежде чем я хоть что-то осознал, мое тело оказалось над Энджи, прижимая ее к кровати… я не прикасался к ней, просто упирался кулаками в простыни, но даже так я заметил, что немного напугал девушку. Я попытался отстраниться, но не смог.

Но мой гнев, вызванный неуверенностью, был погашен нежным, безобидным компьютеризованным голосом:

— Пожалуйста, поясните…

— Позже, — огрызнулась Энджи в ответ на любопытство исследовательской группы. Затем ее ладошки обхватили мое лицо. — Успокойся. Тебя это беспокоит? Арох, я не знала. Как я могла… Посмотри на меня.

И я посмотрел. Но не мог ни говорить, ни дышать, ни даже моргать. Я хотел злиться, но был заморожен, так как понимал, что никогда не причиню Энджи вреда. Я даже не мог оставить ее одну, чтобы разгромить какую-нибудь другую комнату. Я оказался заперт в жутком, замороженном, мучительном…

Подняв руки и схватив меня за рога, она начала трясти их.

— Хватит думать об этом и послушай меня. Я люблю тебя, идиот, люблю больше, чем когда-либо любила другого мужчину, определенно больше, намного больше, чем любого мужчину на Земле. Потому что ты потрясающий. Ты замечательно ко мне относишься. Замечательно со мной обращаешься. Ты самый лучший. Когда я была последний раз дома, то засосы не пользовались особой популярностью, но если они имеют значение здесь, если важны для тебя, Арох, то я сделаю это. Хорошо? Я буду целыми днями сосать твою шею, если это сделает тебя счастливым, обещаю.

Она провела ладошкой по моему носу. Я тяжело вздохнул, и из моих ноздрей повалил дым.

Энджи приоткрыла губы и втянула в себя дым.

Затем выдохнула.

И улыбнулась мне.

Она подняла голову, стараясь дотянуться до моей ключицы, и начала ласкать мою кожу, ее язычок заскользил по моим мелким, похожим на гальку, чешуйкам. Я протянул руку, обхватил ее шею и притянул Энджи к себе, чтобы ей было удобно. Она целовала, лизала, а затем присосалась к моему горлу, вынуждая меня застонать в матрас, в который я уткнулся лицом, и разместить одну руку рядом с ухом Энджи, чтобы не раздавить ее подо мной.

Она провела ногой по моему бедру, затем заскользила выше, обвела хвост, которым я старался не размахивать, но ничего не мог с собой поделать. Это… было такое чувство…

Я дважды нашел свое освобождение, а некоторое время назад Энджи тоже начала тереться об меня в поиске собственной кульминации, и с каждым движением ее укус становился все более диким. К этому времени я уже практически потерял рассудок.

Когда Энджи отстранилась, ее губы были припухшие, влажные и более темные, чем обычно. Еще красивее. Она тяжело дышала.

— Позволь мне на секунду полюбоваться моей работой, ммм. — Ее улыбка была очень широкой. — Тебе нужно это увидеть, здоровяк.

Я так быстро отскочил от нее, что Энджи рассмеялась, почти задыхаясь. Стена передо мной мгновенно превратилась в отражающую панель. Я был рад, что команда следила за нами и уловила этот подарок, который моя женщина даровала мне. Эту честь.

Моя Энджи превратила мою кожу в масштабное, дерзкое полотно искусства. Мое рычание удовлетворения было таким глубоким и громким, что стены задрожали от эха.