Похищенные часы счастья
Шрифт:
Ди была страшно огорчена. Она почти не оставляла его одного, и он почувствовал, хотя отчасти это можно было объяснить и болями в ноге, что ее чрезмерное внимание начинает раздражать его.
Впервые Гюг пожалел, что не взял с собой Тома. Он вспоминал о своем молчаливом и спокойном слуге, об его интуитивной способности угадывать малейшие желания хозяина. Ему надоели вечные вопросы о том, не лучше ли его ноге, не слишком ли жарко в комнате, не желает ли он, чтобы затопили камин, не хочет ли он есть.
Он не высказывал открыто своей досады по поводу вынужденного заточения,
А дождь все лил, небо было обложено тучами; везде стояли лужи; забрызганные грязью головки цветов поникли. Сад выглядел запущенным и неопрятным. Сырость проступила на хорошеньких цветных обоях маленьких комнат «виллы из сказки», и в них было слишком душно для того, чтобы можно было затопить камин. Мебель сразу приняла непривлекательный вид — она казалась липкой.
К довершению всех бед кухарка, сменившая Марию, объявила, что у нее заболела мать и она должна уйти. Ди вынуждена была сама взяться за стряпню. Она несколько потеряла к ней навык, месяцы счастливой беспечной жизни почти совершенно изгнали из ее памяти воспоминания о прежних днях, наполненных скучными работами по хозяйству. К тому же те простые блюда, которые она готовила для своего отца, сильно отличались от всевозможных омлетов, суфле и других изысканных лакомств, которыми следовало угощать Гюга.
Омлет — неизменная принадлежность завтрака — скорее походил на тонкую полоску кожи, чем на золотисто-бронзовую легкую массу. Суфле всегда оказывалось сырым и состоящим из комочков под слоем подгорелой корки. Гюг смотрел через окно на непрекращающийся дождь и чувствовал, что ему надоела Ницца и вся жизнь, и он сам.
Диана же смотрела на Гюга, и страх закрадывался в ее сердце. Она невольно переводила глаза на свои тонкие руки, замечала легкий ожог на одном пальце, маленькую царапину на другом и спешила уничтожить эти недостатки, пока Гюг не увидит их и не сделает ей замечания. Ди быстро убедилась в том, что он требует от всего окружающего полного совершенства и гармонии.
Она взглянула на себя в зеркало, висевшее в ее комнате. Зеркало показало ей отражение кудрявой головки, разрумянившихся щек и блестящих испуганных глаз. Она быстро привела себя в порядок и возвратилась к Гюгу.
— Ты любишь меня? Ты всегда будешь любить меня? — шептала она, прижимаясь к нему.
Все страхи рассеялись, когда он поцеловал ее, дав обещание, которое она так жаждала от него услышать.
Ди села возле него на край дивана.
Гюг беспокойно заерзал.
— Спой что-нибудь, — попросил он.
Она сделала гримаску.
— Разве нельзя мне посидеть рядом с тобой? Мне так приятно...
У Гюга был такой вид, словно он хотел зевнуть.
Снова красные пятна выступили на щеках Ди. Она поспешно встала, подошла к пианино, с шумом открыла крышку, затем села и запела французскую песенку, модную любовную песенку, довольно шаблонную и сентиментальную.
— Я просил тебя спеть «что-нибудь», — сказал Гюг сухо. — Что-нибудь, имеющее хоть какую-нибудь художественную ценность.
Глаза Ди тщательно прятались под длинными ресницами.
— Вагнера, Эльгара, Коуэна,
Брамса? — спросила она, прекрасно зная, что Гюг хочет услышать какой-нибудь хороший классический романс и что оперу он предпочитает слушать в Ковент-Гардене, а не у себя в гостиной.— Если тебе не хочется петь, пожалуйста, не трудись, — сказал он.
В то же мгновение она очутилась рядом с ним, схватила его за руки, прижалась к его щеке.
— Не говори, не говори со мной так! Гюги, любимый, мне делается страшно, когда ты становишься таким далеким. Чем я могла тебя рассердить? Я тебе надоела? В этом дело?
Он искренне любил ее, но был слишком избалован жизнью, и это притупило в нем способность чутко относиться к настроению близких ему людей. Однако он почувствовал глубокую тоску в вопросе Ди, и нежность к ней внезапно пробудилась в нем с новой силой.
Он обнял ее и поцеловал так, как она любила, чтобы он ее целовал.
— Ничего подобного, деточка, — уверял он с потемневшими от страсти глазами. — Ты надоела? Никогда, слышишь ты, никогда ты не надоешь мне!
Это были самые счастливые часы за всю неделю. Они сидели на диване, нежно прижавшись друг к другу, разговаривая, ласкаясь и весело смеясь.
— Смотри, какой-то мальчик ходит по саду, — воскликнула вдруг Ди. — Интересно, что ему здесь надо? Это, кажется, рассыльный.
Через несколько минут женщина, помогавшая Ди по хозяйству, вошла в комнату с письмом.
— Рассыльный принес это письмо из отеля «Сплиндит», — сказала она. — Он ждет ответа.
Гюг распечатал конверт.
Ди наблюдала за ним, пока он читал записку, и видела, что лицо его выражает любопытство и напряженное внимание.
— Принеси мой бювар, Ди, — сказал он, закончив чтение. — Это от Гаррона. Он приехал вчера вечером, все время разыскивал меня и хочет немедленно меня видеть. Вызови, пожалуйста, по телефону такси, отдай это письмо рассыльному, дай ему на чай и скажи, чтобы он не мешкал. Проклятая нога! Гюг старался доковылять до стола, в то время как Ди поспешно направилась к телефону.
«Гаррон, кто такой Гаррон?» Ее мысли вертелись вокруг этого имени, она старалась вспомнить, связать его с жизнью Гюга.
Он часто рассказывал ей о своих друзьях, но ей казалось, что он никогда не называл среди них Гаррона. Она вызвала такси и вернулась к Гюгу. Он как раз кончил писать письмо.
— Гюг, кто такой Гаррон? — спросила она.
Гюг ковылял теперь по направлению к дверям.
— Лорд Гаррон, — ответил он коротко, — лорд-канцлер Англии...
— Но... что ему от тебя надо? — воскликнула она.
Ди заметила, как в глазах Гюга вспыхнул огонек.
— Не знаю, — сказал он. — Хотя отчасти догадываюсь, но у меня нет полной уверенности. Ди, достань мне свежие перчатки. О! И спроси эту старую идиотку, вычистила ли она мои коричневые ботинки. Никакие другие не влезут на повязку.
С трудом, хромая, добрался он до такси.
Приезд Гаррона в Ниццу привел Гюга в сильнейшее возбуждение. Он не был уверен в том, что Гаррон приехал ради него, хотя в душе очень надеялся на это.
Первые же слова Гаррона оправдали его надежду.