Похищенный
Шрифт:
Наступило напряженное молчание.
Затем Линдберг, на которого слова Кертиса явно произвели впечатление, сказал:
– Я думаю, нам следует дать им то, что они потребуют, и договориться о возвращении моего сына.
Кертис вздохнул с облегчением:
– Слава Богу, полковник. Вы, конечно, знаете, что я всегда к вашим услугам.
Линдберг поднялся:
– Мне нужно немного лично поговорить с моими адвокатом и консультантом из полиции. Если, конечно, вы не возражаете.
– Нисколько, – душевно проговорил Кертис, вставая.
– Я буду рад, если вы задержитесь и поужинаете с нами,
Засияв, Кертис пожал руку Линдбергу, затем Брекинриджу и мне; мы вежливо привстали, и он вышел.
– Что вы думаете, Нейт? – спросил Слим, снова сев.
– Многое из того, что он сказал, неизвестно простым людям.
Брекинридж, который больше молчал, сказал:
– Многое из его рассказа совпадает с тем, что сообщил нам Кондон.
– И даже с тем, что сообщил мне Гастон Минз, – сказал я. – И к тому же Кертис, несмотря на свою склонность к театральности, сравнимую лишь с эффектами Великого Джефси, производит впечатление надежного посредника. Вы выяснили его финансовое положение?
Я спрашивал Линдберга, но ответил Брекинридж:
– Его судостроительная компания в это трудное время испытала взлеты и падения. Но он, похоже, платежеспособен. И его социальное положение не вызывает сомнений.
Линдберг кивал в знак согласия.
– И другие посредники, его друзья Добсон-Пикок и адмирал Бэрридж, несомненно заслуживают доверия.
– Ну что ж, – сказал я, – разыграйте эту партию, но разумеется, вам следует обратиться к Айри и Уилсону.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Линдберг, как будто не понимал, о чем идет речь.
– Слим, если мы что-то и усвоили из нашего опыта с Кондоном, не говоря уже о Гастоне Минзе, так это то, что нельзя вести по правилам игру, которую затеяли мошенники. Кертис мечется с этими «похитителями», как первокурсник, над которым потешаются его братья-студенты. Необходимо, чтобы в этой игре участвовали власти – осторожно, тайно, чтобы Кертис не знал об этом, – но власти, должны в этом участвовать. За ним нужно будет следить, и когда он передаст деньги, следовать по пятам за мерзавцем, который получит их и...
– Нет, – сказал Линдберг, решительно покачав головой. – Нет, Нейт. Мы будем вести игру честно.
Я посмотрел на него, как смотрят на водителя, который зажег правый фонарь, а сам свернул влево.
– Что вы имеете в виду под честной игрой?
– Кертис – честный и надежный человек. Я ему доверяю. Думаю, мы сможем вернуть Чарли.
– Дело не в этом! – я вскочил и положил руки на его стол. – Если они действительно те самые сукины сыны, которые взяли пятьдесят тысяч у Кондона, то они уже обманули вас один раз! И если это просто примазавшаяся банда вымогателей, то вы только выбросите кошке под хвост еще одну крупную сумму денег. – Я убрал руки со стола и недовольно покачал головой. – Я не верю, что вы это серьезно, Слим, вы должны были что-то понять из опыта с Кондоном...
На его лице оставалось каменное выражение.
Кажется, Брекинридж одобрительно отнесся к моей позиции – хотя он молчал, на его обращенном ко мне лице было выражение сочувствия.
Я отошел от стола. Взял себя в руки и, стараясь говорить без раздражения в голосе, произнес:
– Ну тогда это
конец, Слим. Я уезжаю.– Мне хотелось бы, чтобы вы остались. – Голос его был искренним, взгляд – обиженным. – Мы по-прежнему имеем дело с бутлегерами и контрабандистами... и нельзя исключать, что они имеют отношение к Капоне.
– Я не исключаю этого. Но я не могу больше в этом участвовать. При всем моем уважении к вам это вызывает у меня как у копа внутренний протест.
– Вы в самом деле думаете...
– Да, я в самом деле так думаю.
Он встал.
– Я вас понимаю, Нейт, – эти добрые слова он произнес сдавленным голосом. – Я... с уважением отношусь к тому, что вы сказали. Но вы знаете, как мне хочется вернуть своего сына.
– Я знаю, – сказал я, стараясь говорить примирительным тоном. – Я считаю, что вы с самого начала действовали неправильно.
Он слегка нахмурился – с ним еще никто так не разговаривал, – но когда он вышел из-за стола, лицо его вновь стало приветливым.
– Значит, э... вы скоро поедете в Чикаго?
– Сначала я отвезу миссис Мак-Лин обратно в Вашингтон, и завтра сяду там на поезд.
– Отлично. – Он сунул руку в карман. – Вот вам немного денег на расходы. – Он подал мне пять двадцатидолларовых купюр.
Я интуитивно догадывался, что должен был почувствовать себя оскорбленным. Возможно, я даже почувствовал себя им немного. Но я взял деньги и положил в карман.
– Благодарю, – сказал я.
– Вы поужинаете с нами? – спросил он.
– Да. Мы еще должны поговорить с Эвелин о Минзе.
– Информация Минза оказалась тупиком?
Еще каким тупиком.
– Слим, Минз абсолютно ненадежный посредник. Не спрашивайте меня, откуда мне это известно, но линии связи, которые он, возможно, имел с похитителями, разорваны.
Он удивился, но спрашивать ничего не стал – ведь я попросил его не делать этого, а он охотно играл по правилам, которые навязывали ему всякие проходимцы.
– Мне хотелось бы попросить вас, – сказал я, – оказать мне, да и не только мне, одну услугу. Пожалуйста, посоветуйте миссис Мак-Лин не считать больше Минза своим посредником. Скажите ей, чтобы она побилась ареста этого сукиного сына, что в конце концов поможет получить какую-нибудь ценную информацию. Она уже сама склоняется к тому, чтобы сделать это, но хочет услышать это от вас.
– Поэтому вы предложили мне пригласить ее сюда?
– Да. Но кроме того я думаю, она заслужила то, чтобы встретиться с вами и вашей женой. Услышать от вас слова благодарности. Пусть ей это не удалось, но она хотела сделать доброе дело.
Раздосадованный Линдберг кивнул, соглашаясь со мной.
Во время ужина, когда мои влиятельные знакомые разговаривали о политике, о первом бале и о яхтах, я заметил нечто странное. Мы ели все ту же отвратительного английского приготовления пищу, над которой потрудилась Элси Уэйтли, – жесткое тушеное мясо, сухой хлеб, мутный кофе и деревянный пирог, – но на стол подавал дворецкий Оливер, супруг Элси. Он вел себя очень неловко. Казалось, присутствие Кертиса или Эвелин, или их обоих действовало ему на нервы. В столовых приборах, которые Оливер разложил на столе, не хватало ножей. Энн Линдберг сама встала и принесла их.