Похитители душ

– Про твою сестру надо спросить у Сергея Вячеславовича, она к нему приходила.

Возник лысый и пригласил Ларису в гостиницу. Девушка от удивления впала в блаженный транс, и лишь хотела, чтобы удачный день не заканчивался. Она потащилась за косолапым охранником, забыв нацепить маску. Очарованные взгляды окружающих сливались для нее в единый фон, на котором она выделила единственного мужчину, не подверженного магии ее лица.

Это был светловолосый распорядитель. Он уже стоял у выхода в песочной куртке, глядел куда-то вверх и, откинув со лба челку, корчил злобные рожи.

Лариса кинулась к выходу и не заметила, что наверху, на застекленной лоджии, какой-то человек припал к стеклу и странно уставился на нее, оттопырив губу.

VII

Максим еще сидел на лавочке, смакуя соблазнительную ауру и послевкусие от жестов, слез, шелковистых ресниц, мякоти губ – черт, которые складывались в нежный и притягательный образ. Квартал, напитанный зеленью, нежился в лучах вечернего солнца. Бликовали металлические короба на крышах. Желтели в траве соцветия одуванчиков. Чирикали припозднившиеся птицы. Накачанный мужчина в плавках – костюм, который в менее идиллическом районе вызвал бы показательный скандал – делал на газоне гимнастику, выпячивая ляжки с рельефными мышцами. Два полуголых весельчака провезли на мотороллере канистру с темной жидкостью, и опять стало тихо.

Эта сонная нирвана убивала любую активность, но Максим поднялся, протопал к отделу кадров и добросовестно проштудировал объявление на запертых дверях. Вакансий было немного. Фирма искала научного сотрудника с хитроумной специальностью, которую кадровики воспроизвели с чужих слов, не разобрав смысла, а в гостиницу звали дежурного, на копеечную ставку, оговоренную особо, дабы отсечь корыстных недоучек. Последний пункт соискатель изучил с оптимизмом, но быстро остыл, обнаружив среди требований допуск по электробезопасности. Вздохнув, Максим пожал плечами и, вернувшись на лавочку, замедитировал среди всеобщей лени, как вдруг его ударил нервный импульс. Он повернулся и увидел пришибленного Алексея Ивановича. Новый знакомый, перекосив лицо, сжимал в руке мятый чек с адресом.

Максим немало удивился этому появлению, но для Алексея Ивановича словно не было ничего проще, чем найти адресата среди многомиллионной Москвы. Он сел, бросил под ноги сумку и глухим, как из бочки, голосом заговорил, что его не взяли в больницу. Он уже усвоил, что любая медицинская процедура отягчена затейливыми протоколами, согласованиями и прочими бумагами, а для человека, пускающего пузыри в канцелярской волоките, неподъемна. Максим еще проигрывал в мозгу фразы, которыми успокаивал Ларису, и продолжил психотерапию по инерции, пока его подопечный, который схватился за это неискреннее участие, как утопающий за соломинку, кое-как приходил в себя.

Алексей Иванович слушал Максима вполуха. Еще утром он азартно мечтал, как посрамит черствую жену. Тогда ему казалось, что он справится с любым недугом, но сейчас его словно огрели по голове, и он смотрел застывшим взглядом на пасторали старой Москвы, понимая, что жизнь кончена, и все в его душе рвалось, протестуя против приговора. Его самовлюбленное подсознание всегда считало, что жизнь будет долгой. Теперь эта уверенность была растоптана, мечты похерены, и оказалось, что жизни вообще не будет – никакой.

Он непереносимо стыдился за глупую веру, будто излечение снизойдет на него, как манна небесная, стоит ему явиться в Москву. Этот стыд казался мизерным рядом с гробовой тенью, но Алексей Иванович абсурдно комплексовал, что перед смертью станет посмешищем для близких. До него почти не долетали Максимовы доводы, что необходимый алгоритм осваивают тысячи его товарищей по несчастью, и что жизнь стоит борьбы. Убитый Алексей Иванович твердо знал, что он ничего не сделает, и это позорное знание убивало его заранее.

Максим, наблюдая несчастного горемыку, плюнул и решил: будь, что будет. Понадеявшись, что квартирный хозяин не заметит тихого мужичка, он позвал больного к себе, а Алексей Иванович отозвался в пространство, точно эхо:

– Я раковый… говорят, зараза.

– Это суеверие, – Максим, вспомнил, как недоумевал при виде распухшей бабушкиной сестры. – Давно б уж эпидемия была.

Они поднялись в захламленную квартиру с ободранным паркетом и заплесневелым потолком. Хозяина не было, и осмелевший Максим распахнул дверь в комнату, где кроме кушетки и сохлых былинок в цветочных горшках были лишь стеллажи, забитые книгами. Ловкий Егор с месяц назад он устроил разведывательный рейд и перезнакомился с кучей бывших сотрудников, включая рехнувшегося деда, который нуждался в деньгах и потому пустил постояльца в разоренную халупу.

Комната выглядела, как библиотечный склад посреди хлева, но Алексей Иванович готовился к ночевке на вокзале, и решил, что он попал в райские кущи.

Медленно приходил вечер. Алексей Иванович отказался от трапезы. Максим распотрошил свою посылку и ужинал один, лишь изредка косясь на стеклянные глаза гостя. Его злила эта вселенская скорбь, и он тормошил Алексея Ивановича, бормоча, что не все потеряно. Что даже, если нет денег, в Москве нетрудно подработать, а с допуском по электробезопасности – ему пришло на ум объявление перед отделом кадров – это совсем просто. Услышав знакомое слово «электробезопасность» Алексей Иванович схватился за сердце, и Максим побежал искать у хозяина валидол или какие-нибудь капли.

Он перебрал буфетные ящики, обшарил полки из горбатой фанеры, но обнаружил лишь пакеты с крупой и ржавые консервные банки. Поневоле осмелев, он сунул голову в хозяйскую комнату. Замер от удивления и позвал Алексея Ивановича, рассчитывая, что тот забудет про больное сердце:

– Погляди, что творится… а ты говоришь, зараза.

Солнце уже село, и в комнате призрачно фосфоресцировали стекляшки, стоящие в шкафу: бутылки, вазочка, граненый стакан.

– В их институте делали, – приговаривал Максим, перелопачивая пузырьки в горке. – Бог знает, как это все фонит.

Пока он искал сердечные капли, Алексей Иванович, держась за грудь, рассматривал фотографии на книжной полке.

– Который хозяин? – простонал он, а Максим ткнул пальцем в фотографию с тремя мужчинами в типичных советских костюмах.

Молодого хозяина с очень деревенской, очень славянской физиономией окружали двое. Один – мощный кавказец с носом в пол-лица, второй – бледная немощь с дистрофической шеей, болтающейся в рубашечном вороте, как карандаш в стакане. Схватив пузырек, Максим потянул за собой Алексея Ивановича. В комнате воришки закрыли дверь и раскупорили добычу. Дозатор на убогом пузырьке не работал, и Максим вытянул его зубами, морщась от горечи.

– Лей! – выдохнул Алексей Иванович, и Максим затряс пузырьком, не замечая, куда летят капли. Как быть, если Алексею Ивановичу станет плохо, он, попавший, как кур в ощип, не представлял – наверное, «Скорую». Но полис? Немосковская прописка? Рак, проходящий по особой медицинской категории? Он уже проклял себя за дурацкую благотворительность.

Запахло ментолом. Алексей Иванович проглотил лекарство. Максим выдохнул, что все обойдется, но клацнул замок, явился хозяин и словно что-то почуял. Максим давно не помнил его таким беспокойным. Поскуливая, он бродил между кухней и туалетом; потом шумел водой в ванной и бессвязно выкрикивал: