Похитители грез

Тело Ноа дернулось и замерло между спутанными корнями дворика, умерев, наконец. Опять.

Очень мягко она позвала:

— Ноа?

Он лежал на земле, а потом, вот так запросто, стоял уже рядом с ней. Это было похоже на сон, из которого была вырезана середина, дорога из пункта А в пункт Б.

Это была еще одна жуткая штука в нем.

— Блу! — сказал он и пригладил её влажные волосы.

Она крепко обняла его; он прижимался холодом к её мокрой одежде. Она всегда так волновалась, что он не отцепится в итоге.

— Зачем ты это делаешь? — требовательно спросила она.

Ноа вернулся к своей привычной, безопасной версии. Единственным свидетельством его истинной природы осталось постоянное пятно у него на щеке, где была разбита кость. В остальном он опять стал сутулым, кротким, одетым в извечную аглионбайскую школьную форму.

Он казался слегка сбитым с толку и радостным оттого, что девушка прильнула к нему.

— Это?

— То, что ты делал. Прямо сейчас.

Он пожал плечами, неопределенно и добродушно.

— Меня здесь не было.

«Но ты был здесь, Ноа», — подумала она. Но какая бы это ни была часть Ноа, которая все еще существовала, чтобы влить мысли и воспоминания в это содержание, она милостиво исчезала на одиннадцать минут его смерти. Она не была уверена, делала ли его амнезия обо всем случившемся все более или менее жутким.

— Ах, Ноа.

Он обернул руки вокруг её плеч, слишком холодные и странные, чтобы заметить, что она была еще и вымокшей и замерзшей. Так они и направились к двери, чудаковатый мертвый мальчик и неэкстрасенсорная девочка.

Конечно, он бы не вошел. Блу подозревала, что он не мог. Призраки и экстрасенсы соперничают за один и тот же источник энергии, и в энергетических разборках между Ноа и Кайлой (здесь у Блу не было никаких мысленных сомнений) понятно, кто вышел бы победителем. Она бы сама спросила Ноа, чтобы подтвердить это, но, как было известно, он не очень интересовался деталями своей загробной жизни. (Как-то Гэнси, не вдаваясь в подробности, спросил: «Разве тебе неинтересно, по какой причине ты все еще здесь?» А Ноа ответил с поразительной проницательностью: «А разве тебе интересно, как работают твои почки?»)

— Ты не собираешься в округ Колумбия, да? — спросил Ноа с некоторым беспокойством.

— Неа. — Она собиралась сказать это ровной интонацией, но, по правде говоря, Блу чувствовала себя чересчур любопытной от мысли, что Гэнси с Адамом, оба, покидают город. Вообще-то, чувствовала она себя в точности, как звучал голос Ноа.

Ноа отважно предложил:

— Я впущу тебя на Монмаут.

Блу тут же покраснела. Одна из её потаенных и навязчивых фантазий была неосуществимой: жизнь в Монмауте. Она считала, что никогда не станет по-настоящему одной из них, пока будет жить на Фокс Вей 300. Она никогда не будет по-настоящему одной из них, пока не станет ученицей Аглионбая. Что означало, что она никогда по-настоящему не станет одной из них, пока будет девушкой. Такая несправедливость требовала не упускать эти несколько ночей. Ей не верилось, что Ноа так точно догадался о её желании. Чтобы скрыть свое смущение, она сердито спросила:

— И я весь день буду зависать с тобой и Ронаном?

На что Ноа радостно ответил:

— Там же теперь есть бильярд! Я худший бильярдист на свете! Это же чудесно. — Его рука крепче обняла её плечи. — Вот, черт! Кто-то идет.

К ним по тротуару шел мужчина. Он был очень подобран и в большинстве своем… серым. В то же самое время, когда Блу оценивала этого Серого Человека, ей пришла мысль, что ее также оценивали.

С мгновение они оба смотрели друг на друга с некоторым обоюдным решением не недооценивать друг друга.

— Здравствуйте, — сердечно сказал он. — Я не хотел мешать.

Прежде всего, то, как он выразился, означало, что он мог видеть Ноа, а не каждому это давалось. Во-вторых, он был вежлив, а Блу не сталкивалась прежде с подобной вежливостью. Вежливость Гэнси подавляла. Вежливость Адама стремилась всех успокоить. И этот человек был вежлив в остром, подвергающем сомнению варианте. Он был вежлив, как могут быть вежливы щупальца, осторожно прощупывающие поверхность, проверяя, желая посмотреть на реакцию на свое присутствие.

Он был, неожиданно решила Блу, очень умным. Шутки с ним плохи.

Она жестом указала на свою промокшую одежду.

— Это искусство перформанса. Мы воспроизводим «Русалочку». Не в деснеевской версии.

А это уже её щупальца проводили небольшой тест.

Серый Человек приятно улыбнулся.

— А он принц? Ты его заколишь или превратишься в конце в морскую пену?

— Разумеется, превращусь в пену, — сказала чрезвычайно довольная Блу.

— Я всегда считал, что она должна была заколоть его, — задумчиво пробормотал он. — Я ищу Мору.

— А. — Теперь все встало на свои места. Это был мистер Грей. Она слышала его имя, когда Мора, Кайла и Персефона шептались между собой несколько дней назад. Особенно шептались Кайла с Персефоной. — Вы наемник.

В мистере Грее было довольно такта, чтобы выглядеть сраженным.

— О. А ты дочь. Блу.

— Единственная и неповторимая. — Блу зафиксировала на нем проницательный взгляд. — Итак, у вас есть любимое оружие?

Не пропуская удара, он ответил:

— Случай.

Теперь уже она приподняла бровь.

— Ладно. Пойдемте. Ноа, я вернусь через секунду.

Она проводила Серого Человека внутрь. Обычно новые посетители пытались сообщить о её неординарном доме, что ей было и без них известно. Её дом состоял из двух, связанных вместе, домов, ни одно из строений само по себе не напоминало дворец. Узкие коридоры с жадностью склонялись друг к другу. В каком-нибудь случайном шкафу непременно что-то булькало. Деревянные полы были так же вздыблены, как асфальт перед домом, будто корни грозились прорваться меж досок. Некоторые стены были выкрашены в ярко-лиловые и синие цвета, а иные были оклеены обоями десятилетия назад. Выцветшие черно-белые фотографии, висели рядом с репродукциями Климта [30] и старыми металлическими ножницами. Весь внутренний декор пал жертвой слишком частого посещения секонд-хендов и слишком большого количества сильных личностей.

30

Густав Климт — широко известный австрийский художник, основоположник модерна в австрийской живописи. Главным предметом его живописи было женское тело, и большинство его работ отличает откровенный эротизм.

Как ни странно, Серый Человек — пятно нейтральности посреди буйства цвета — не выглядел неуместно. Блу наблюдала за тем, как он осматривается по сторонам, пока они прокладывали себе дорогу в недра дома. Он не казался человеком, который мог подкрасться.

«И снова, — подумала она. — Не стоит его недооценивать».

— О! — прокаркала Джими. Она вжала в себя свои обширные массы, проходя мимо Серого Человека. — Я найду Мору!

Когда Блу удалось оттеснить его в сторону кухни, она спросила: