Поход в Страну Каоба

Вполне естественно, что эти четыре парня подружились. Все четверо обладали природным умом. Самым развитым из них был Андреу, который благодаря работе возчика, а также личным своим наклонностям ближе соприкоснулся с цивилизацией. Остальным трем не представилось подходящего случая приобщиться к культуре, да, видимо, у них и потребности в этом не было.

Андреу был самый спокойный, самый серьезный и самый миролюбивый в их компании. Селсо, Сантьяго и Паулино больше доверяли своим кулакам, чем длительным размышлениям и тщательному изучению всех обстоятельств. Андреу был, так сказать, стратегом, в то время как его три товарища — тактиками. Андреу был склонен принимать жизнь чересчур серьезно и тем самым усложнять ее. А трое остальных принимали жизнь такою, какая она есть, и старались, по возможности, сделать ее для себя приятней. Власть, которая вершила судьбами четырех друзей, как и всех остальных завербованных, была для них невидимой и неуловимой. Им трудно было представить себе, что в конечном счете жизнь их находится в прямой зависимости от воли диктатора дона Порфирио Диаса, чьи поступки, в свою очередь, определяет идея, согласно которой процветание Мексики возможно только в том случае, если предоставить капитализму полную свободу развития. Поэтому дон Порфирио Диас считал, что пеоны существуют на свете лишь для того, чтобы подчиняться и беспрекословно выполнять любые приказания властей — всех крупных и мелких диктаторов. Тех же, у кого есть иные идеи относительно прав человека, лупят плеткой, пока они не изменят своего мнения. Вздумай какой-нибудь «бунтовщик» распространять свои взгляды — его расстреляют; а начни он призывать сельскохозяйственных рабочих к восстанию — его отправят в Долину Смерти.

Если бы кому-нибудь из этих ста девяноста индейцев, которые шагали сейчас по джунглям в команде дона Габриэля, представился случай своими глазами увидеть всемогущего диктатора дона Порфирио, им бы и в голову не пришло, что этот старый, трясущийся господин и является той силой, которая гонит их на монтерии.

Завербованные индейцы, если бы их привезли в Нью-Йорк и привели в контору компании, ни за что бы не поверили, что все эти мужчины, юноши и девушки, сидящие за письменными столами, тоже часть той силы, которая гонит их в ад монтерий.

Сеньоров в портах Лагуна де Кармен и Пуэрто Альваро Обрегон — в то время он назывался Фронтера, — которые регистрировали прибывавшие из джунглей плоты и обеспечивали сортировку и погрузку стволов красного дерева на транспортные судна, — этих сеньоров индейцы тоже никогда не сочли бы той силой, которая определяет их судьбу. Ведь агенты и закупщики американской компании, торгующей деревом благородных сортов, были на свой лад приветливыми и к тому же весьма человечными господами — это явствовало хотя бы из того, что они вечно были пьяны. И если у кого-нибудь оказывалось дело к этим сеньорам, то разыскать их можно было только в кабаках, где они проводили двадцать четыре часа в сутки за игрой в домино.

Далее энганчадоры, вербовавшие людей на монтерии, не представлялись индейцам той роковой силой, от которой невозможно уйти.

Все эти люди — диктатор, его министры, директора торговой компании в Нью-Йорке, агенты в портах и энганчадоры, — казалось, в свою очередь, находились в подчинении у какой-то другой власти, которая и принуждала их совершать насилие над пеонами. Директора компании в Нью-Йорке, выглядевшие как хозяева, были всего лишь служащими с определенным месячным окладом, и их могли уволить с той же легкостью, что и стенографистку или машинистку в конторе. Границы их деятельности определялись бумажками, которые называются акциями. И те, кто хранил эти акции в своих сейфах, командовали директорами компании и приказывали им, что делать.

Даже самый умный из индейских лесорубов не мог бы разобраться в этом сложном сплетении и понять, у кого же в руках находится сила, распоряжающаяся его жизнью.

Порой вопли лесорубов из джунглей доносились и до диктатора. Он очень сердился и тотчас же назначал очередную комиссию для расследования. Но затем его отвлекали более важные дела, и он забывал справиться, отбыла ли эта комиссия в джунгли, проведено ли расследование или его приказ о назначении комиссии оказался лишь удобным предлогом, чтобы платить в течение двух месяцев повышенные оклады двенадцати чиновникам, принадлежащим к его партии (причем никто из этих чиновников и на сутки не уезжал из Мехико-Сити). Так диктатор и не узнавал, удалось ли проверить положение пеонов в джунглях или рассказы об их страданиях — опасная пропаганда, имеющая своей целью поднять народнее движение против диктатора.

Конечно, даже если бы рабочие с монтерии и знали, где находится сила, которая так безжалостно управляет их судьбами, они все равно не смогли бы ни одолеть ее, ни даже хоть сколько-нибудь пошатнуть. Ведь эта сила была неразрывно связана со всеми остальными силами и властью в стране, да и не только в стране, но и во всем мире. Ни одна компания не может существовать сама по себе. Ее могущество находится в зависимости от доброй воли и покупательной способности компаний по сбыту ценного дерева в Лондоне, Ливерпуле, Гавре, Гамбурге, Роттердаме, Генуе, Барселоне, Амстердаме, Питсбурге, Копенгагене. А эти компании, в свою очередь, зависят от тысячи деревообделочных фабрик, продукция которых через торговую агентуру доходит до самых мелких селений в самых малых странах. Первопричина тяжелого положения пеонов так тесно переплетена со всеми сферами производства и сбыта, со всей повседневной деятельностью людей, что сам господь бог не мог бы ткнуть пальцем в какого-нибудь человека и сказать: «Вот тот, в ком сосредоточена сила, определяющая судьбу рабочих на монтериях!»

Пеону нелегко объяснить, что контора в Нью-Йорке, заполненная усердно пишущими и считающими мужчинами и женщинами, которые постоянно дрожат за свое место, определяет судьбу команды, шагающей через джунгли. Но еще труднее объяснить ему, что судьба таких пролетариев, как он, определяется не одним человеком и даже не группой людей, а всей общественной системой.

2

Индейцы, отправлявшиеся на монтерии, думали, что жестокое насилие над ними оказывают только люди, которые непосредственно ими командуют и которые бьют их плетьми. Ненависть завербованных, как это ни странно, обычно не распространялась даже на вербовщиков.

Они готовы были их простить, считая, что, подобно тому как дело скототорговцев — закупать скот для мясников в городах, дело вербовщиков — продавать индейцев на монтерии. Насильниками в глазах индейцев были только их непосредственные угнетатели, то есть капатасы, работавшие на энганчадора во время вербовки как агенты, а во время марша через джунгли — как погонщики.

Диктатор Мексики, который, возможно, мог бы изменить судьбу завербованных индейцев, был для них так же чужд, недостижим и далек и так же мало приходил им на помощь, как бог на небе, которого они себе никак не могли представить и с которым вступали в общение, только когда опускались на колени перед деревянной или восковой статуей святого.

Диктатор, которого они лично знали, видели своими глазами, был капатас. С капатасом они общались. Но пеонам и в голову не приходило умолять его не быть таким жестоким. Уж лучше молить об этом камень — он бы скорее поддался. Капатасы, порвавшие все кровные и классовые связи, не признавали ни родственной общности, ни классовой солидарности. Унтер-офицер считает, что становится ближе к офицеру, нежели к нижним чинам, благодаря тому, что распекает солдат. Точно так же и капатасы полагали, что чем грубее они обращаются с пеонами, чем с большей жестокостью ловят новые жертвы для энганчадора, тем больше они приближаются к ладино и вербовщикам.

Пеоны задыхались от злобы. Чувство это находило себе выход только в постоянной вражде с капатасами — и во время похода, и на монтериях. Избить капатаса было извечной мечтой пеона, преследовавшей его днем и ночью.

3

У озера, где устроили привал, команде пришлось надолго задержаться. Дело в том, что среди густых зарослей бежал поток, который нужно было пересечь, чтобы выйти к озеру. Мулам нелегко далась эта переправа. Каменистое дно потока было изрыто ямами, животные спотыкались и падали. Кроме того, здесь плыло множество деревьев, видимо подмытых водой, которые тоже затрудняли переправу. Пришлось прорубить в джунглях новую тропу и сделать изрядный обход, чтобы не рисковать мулами. Таким образом, часть команды оказалась уже у озера, а другая часть в это время находилась еще на другом берегу потока. Поэтому тем мучачо, которые были впереди, пришлось дожидаться остальных у озера. Когда же наконец подошли отставшие, они, естественно, тоже захотели устроить привал.

Когда последняя партия пеонов, отдохнув у озера, уже собиралась трогаться в путь, от ушедших впереди вдруг прибежал гонец с сообщением, что караван попал в болото, в котором увязают мулы, и что там необходимо срочно навести мост. Но тропа в том месте была настолько узка, что по ней одновременно могли пройти только два человека или один мул. Поэтому вербовщики приказали отставшей части команды оставаться у озера впредь до нового распоряжения. При этом было сказано, что привала больше не будет, а до места ночевки предстоял еще далекий путь.