Похоронное танго

– Ладно, дожуй, после следующего стакана ответишь.

И вместе мы с ним по стакану хватанули, отдельно от всех. Только Николай, вижу, на нас посматривает, интересуется, настала пора вступать ему в разговор или нет.

Зинка и Константин, вижу, малость расслабились. Они ж так понимают, что меня эти проблемы не касаются, раз от меня только и требуется, что одним бандюгам на других указать. А я никак в толк взять не могу, почему они меня потчуют, почему за глотку не возьмут да не тряхнут. Может, лишнего шума не хотят? Все равно, скажу я вам, слишком жирно для меня получается. Что я за важная персона такая, которую нужно заморскими деликатесами упихивать? Или - другое сравнение мне в голову пришло - может, я нечто вроде гуся или борова, которых к зиме надо самым лучшим откармливать, чтобы, когда зарежут, мясо получше было? Вот сейчас вытрясут они из меня, что им надо - и прощай вся любовь, под нож меня, ровно того борова или гуся.

А, ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать, так уж гульнем напоследок!

– Константин!
– крикнул я.
– Сбегай к Лехе за гармонью, только его самого сюда не води, даже если очень настаивать станет!..

С пьяным Лехой сладу нет, он нам все веселье поломает, факт, если вопрется. Или скулить зачнет, или одеяло на себя тянуть, а то и в драку полезет. Но, ничего не попишешь, гармонь только у него и осталась, моя-то гикнулась.

А гармонист я хороший. Вот только редко играть доводится.

Константин встал, чтобы идти. Чужак дернулся было, чтобы его остановить, но двое городских его взглядом успокоили: мол, пусть сходит парень, все нормально.

Выходит, "арест" только Горбылкиных касается. Интересно, что они натворили? А Виталик, который возле меня сидит, уже минут десять мне что-то трендит, о своем толкует, в правое мое ухо, пока мое левое к Владимиру повернуто.

– А если что, то я тебе всегда...
– тянет он.
– Все ведь тут свои, а мне позарез надо...

Я смутно уразумел, что это он в долг просит. Надеется свой кусок от тысячи рублей отщипнуть. И, разумеется, чем больше, тем лучше.

– Да иди ты, Виталик...
– говорю я.

Он сразу начал бледнеть и заводиться. Ну, оно и понятно: псих, придурок.

– Я ж тебе от всей души, а ты... Ты понимаешь, с кем связался? Без меня не выпутаешься, за то и прошу. Я ведь сумел их перехитрить, вот, смотри...
– и, отклонившись чуть, показывает мне финку, в сапог спрятанную.
– Всех распишу, если дядя сигнал подаст...
– и вдруг в его глазах злоба полыхнула, и он процедил.
– А тебя, суку, в первую очередь, если не поделишься!..

А с него станется на рожон полезть. Хотя куда и кого ему "расписывать", когда он уже поплыл? Так он не соображает, нас ведь всех под монастырь подведет, если кого из "гостей" - в первую очередь, одного из городских бандюг - пырнет ножом. На один удар времени у него хватит... Но потом!..

Я быстренько вокруг стола взглянул, не заметил ли кто его выкрутасов. Но нет, слава-те Господи. Чужак и Смальцев о чем-то своем промеж собой говорят, закрасневшаяся Зинка со старшим Горбылкиным речи ведет, а Владимир и Николай как раз в это время перешептывались парой слов.

Вот уж воистину, думаю, по Высоцкому, по Владим Семенычу: "И затеялся смутный чудной разговор, Кто-то водку хлестал, кто-то песни орал, А припадочный малый, придурок и вор, Острый нож из-под скатерти мне показал..." Правильно цитирую? По-моему, правильно, если где-то в слове и ошибся, то это неважно.

А тут Николай наклоняется ко мне через стол и тихо спрашивает, эстафету у Владимира перенимая:

– Так что там все-таки случилось, с девкой-то?

И при этом полный стакан водки мне льет.

Я стакан осушил, губы вытер, постарался припомнить, что мне за вопрос задали. Напрягся, вспомнил - и сам вопрошаю, поскольку уже перестаю соображать, где я, с кем беседую и на каком я свете.

– С которой из девок?

– Выходит, их несколько было?
– это уже Владимир спрашивает, и голос его почему-то совсем издалека до меня доносится, будто сквозь комариный звон.

– Ну да...
– говорю я. Я у самого одно желание: мордой в тарелку не упасть.
– Одна, которую я выкопал... И другая, которая поручила мне ту, другую выкопать, и деньги заплатила...

Сам слышу, что, вроде, что-то не то говорю, но мне бы хоть как языком ворочать..

– И где она? Та, другая?
– Николай продолжает допрос.

– Какая? Которую я выкопал? Не знаю.

– Нет, та, которая поручила тебе её выкопать.

– Дома, небось, где же еще.

– И где её дом?

– А будто вы не знаете?
– удивился я.

– Тот самый дом? И она - хозяйка? Настоящая хозяйка, не поддельная?

– Да мне откуда знать, поддельная она или нет?
– возразил я. Представилась как самая что ни на есть натуральная.

Владимир мигнул Чужаку, вроде как, и тот встал и к выходу пошел, прервав треп со Смальцевым. В дверях столкнулся с Константином, который гармонь мне тащил.

– На, батя, держи, - говорит он, пропустив Чужака на улицу и подходя ко мне.
– А от Лехи еле отбоярился. Так и рвался к нам заползти. Я уж внушил ему, что у нас гости, с которыми давно не виделись, и поэтому посторонних не нужно...

– Эх!
– говорю я, как сын гармонь мне подал.
– Погуляем от души, ведь на том свете не загуляешь!

И тронул гармонь, развел, первые аккорды взял. Ох, запела, родимая!

– Чего исполнять-то?
– спрашиваю.

– Со слезой давай!
– требует Зинка.

И все остальные поддакивают.

– Что-нибудь душевное, - городские бандюги говорят.
– Вроде Михаила Круга. Слыхал такого?

– Да я новых не знаю, - отвечаю я, сам удивляясь, откуда, стоило гармонь в руки взять, чистота в речи появилась и язык заплетаться перестал. И, главное, в мыслях чистота пошла, будто затмение какое отхлынуло. Что ещё пять минут назад было - плохо помнится, а вот этот, нынешний момент со всей ясностью воспринимаю.
– Я уж вам такое подберу, из душевного, что в мои времена слезу вышибало.

И запел я про "Клен ты мой опавший, Клен обледенелый...", а потом ещё из Есенина, про "Ты жива еще, моя старушка..."

...И тебе в вечернем сизом мраке,

вывожу я,

Часто видится одно и то ж,

Будто кто-то мне в кабацкой драке

Саданул под сердце финский нож...

– это уж все подпевают, и городские так задумчиво руками в воздухе поводят, сигареты закуривая, что вот, мол, и Сережа Есенин из наших был.

И при этом не забывают мне стаканы подливать. А я хлопнул стакан, другой, да и запел про "И дорогая не узнает...", и при этом, вижу, Виталик Горбылкин, обстановкой воспользовавшись, поднимается и вроде как выйти хочет.