Похоронный агент

– Эй! Дамочка, а кто мне за разбитую посуду и нанесённый урон заплатит? – крикнул ей вдогонку бармен у стойки.

– Да заткнись ты! Я тебе за всё заплачу! – заорал на него рыжий.

Дело в том, что рыжий с «братками» за столиком прислуживал охранниками в банде докеров и хорошо знали буйный и непредсказуемый характер Мяси, а среди теневиков она приобрела мощный авторитет и стала почти лидером разветвлённой сети по отмыванию денег и реализации краденого и нелегальных товаров. А находился рыжий в кафе по причине встречи с музыкантами на похоронах, так называемыми лабухами «жмуриков», договаривался о цене предстоящих похорон безвременно убиенного в городской междоусобице своего товарища. Он и сам раньше работал лабухом на ударных, но в бригаде «братков» предложили платить больше, и он перешёл к ним, не забывая при этом тянуть мзду с бывших музыкантов за каждого отпетого «жмурика», обещая им защиту и клиентов. И надо же, нарвался на саму Мясю. «Что теперь будет со мной? – в ужасе думал рыжий, зная её буйный характер. – Может запросто приказать своим «браткам», а они оттащат меня за город на свалку, прирежут, как свинью и бросят там на растерзание бездомными собаками без отпевания лабухами и предания тела земле».

Но Лиза сразу забыла о нём, выйдя из кафе, для неё этот инцидент был маленьким развлечением в скучной однообразной жизни. Несмотря на большие возможности и влияние на определённую часть жизни портовых причалов по перегрузкам корабельных товаров, она по-прежнему оставалась для города «женой антиквара», а ей хотелось признания общественностью её заслуг и славы успешного городского руководителя.

Лиза с «братками» каждую субботу ездила в загородную баню, где она парилась до одури. Двое банщиков стегали её берёзовыми и дубовыми вениками, пока Мяся не становилась красная, как рак, затем окатывали её холодной водой, чтобы пришла в себя для новых ощущений, и снова стегали. И так несколько раз подряд. Ни один мужчина не выдерживал такого темпа и жара, а Лиза только посмеивалась и требовала поддать ещё парку. Там она встречалась с чиновниками разного ранга и договаривалась о сделках разного плана, разной тематики, за которые приходилось давать нехилые «откаты» этим оболтусам. Это сильно раздражало Лизу, и всегда возникал немой вопрос: «За что?».

Семейная жизнь ей казалась скучной и была в тягость. После рождения ребёнка через девять месяцев после свадьбы Лиза некоторое время покормила дочку из своей вялой груди и перевела на искусственное вскармливание. За молочком для кормления младенца стал каждый день бегать в детскую молочную кухню Вадик, он же кормил, пеленал, мыл ребёнка, а Лиза полностью самоустранилась от его воспитания и вообще относилась к нему, как к чужому, будто случайно к ним попавшему. Зато Вадик в девочке души не чаял и практически не отходил от младенца, всё время проводил с ребёнком, нигде не работая, доверив управление своим ломбардом супруге. Девочка совершенно не была похожа ни на Лизу, ни тем более на Вадика, она походила больше на китаянку или монголку, напоминая внешностью главаря «братков». Однажды главарь сам посетил их жильё, которое они снимали после свадьбы, поздравил супругов с рождением ребёнка и подарил ордер на новую трёхкомнатную квартиру в центре города. А посмотрев на младенца, он ухмыльнулся и сказал:

– Ну что ж, пусть растёт. Когда вырастет, пристроим, не обидим, – и ушел, довольный собой.

Лиза, освободив саму себя от родительских забот, полностью переключилась на теневой бизнес, постоянно расширяя его по всем направлениям. Она бралась за реализацию нелегально добытой рыбы в местных заливах, оформляла её как транзит с других регионов и, тесно сотрудничая с таможней, переправляла продукцию в соседнее государство. Там покупала «бэушные» машины и оборудование, необходимое для строительства, которые успешно реализовывала в разных городах. Но и этого ей было мало. Елизавете Петровне хотелось личной славы, а не быть какой-то там «женой антиквара».

Как-то на очередной сходке она сказала об этом главарю «братков»:

– Послушай, Тима, почему я должна скрывать свою предпринимательскую деятельность и слушаться указаний этих придурков, сидящих в городском управлении и постоянно «откашливаться» им только потому, что они разрешают мне работать. А нельзя ли устроить так, чтобы я сама управляла этими взяточниками, и деньги заодно сэкономим, которые можно будет направлять на благое дело?

– Я уже думал об этом, нам надо заиметь своих людей в совете законодателей, где распределяют городской бюджет, для этого необходимо, так сказать, избраться в городскую думу, чтобы оттуда давать указания чиновникам. Но мне туда нельзя с судимостями, а вот тебе как дочке портового грузчика вполне можно туда попасть. Правда, это будет стоить немалых денег, но придётся раскошелиться на это направление. Так что готовься стать депутатом от портовых докеров.

– Я согласна на любой кипишь, кроме голодовки, её я не переношу органически, – рассмеялась Мяся.

Сказано – сделано. И на следующий год путём тайного незамысловатого голосования городского электората Елизавету Петровну выбрали в депутаты городской думы, где она стала отвечать за распределение средств на содержание детских домов и строительство нового жилья для сирот, достигших шестнадцатилетия. Здесь она сразу развила бурную деятельность со свойственной ей грубостью и наглостью. Расталкивала робких законодателей своим мощным телом от бюджетной кормушки, требуя увеличения финансирования для строительства домов сиротам, достигшим совершеннолетия и выходящим из интернатов. Лиза была в курсе, что после получения квартиры от города сироты по большей своей части не могли жить в них в связи со своей неприспособленностью к жизни и отсутствием денег на ремонт, приобретения необходимой мебели и вещей для самостоятельной жизни. Лиза с партнёрами быстро находила счастливцев, получивших квартиры от государства, и скупала их за полцены, взамен предлагая обустроенные общежития в порту и непосредственно на судах, ходящих в морские рейсы. Ребята сразу получали нехилые деньги и жильё с хавчиком, а Лиза – квартиру, которую со временем реализовывала с хорошей прибылью. Так что овчинка стоила выделки, и Лиза знала, за что боролась, матеря «слуг народа» за их стяжательство и корысть. Но существующие законодатели, обиженные вероломностью «женщины из народа», как они её про себя называли, стали писать жалобы и доносы на неё в разные инстанции о недопустимости колебания сложившихся устоев в распределении денег налогоплательщиков «среди своих» в кулуарах, возмущаясь поведением нового депутата Елизаветы Петровны «выбивать» у них бюджетные деньги, запланированные на «мутные», слабо отчётные делишки, грубым громогласным способом. Высшие инстанции также были недовольны попыткой перераспределения «мужицкой бабой» народных богатств, но ничего поделать не могли. Пришлось корректировать бюджет и прятать деньги от нахальной тетки в более витиеватые названия проектов типа «Восстановление утраченных лесных богатств» или «Редевелопмент промышленных территорий», куда вваливались солидные суммы. «Отчитаться всегда можно, если непонятно, на что», – рассуждали лукавые экономисты.

Через год Лизе и это новое направление надоело и разочаровало.

– Знаешь, Тима, там ещё более подлые отношения между законодателями, чем у наших «братков». Они готовы глотки друг другу перегрызть за право воровать деньги налогоплательщиков, при этом клянутся в любви к народу и уверяют их в чётком исполнении законов. Наши бандиты хоть выполняют обещания, данные друг другу, а эти врут, божатся в честности и воруют, воруют, воруют.

– Да я в курсе. С этими подонками надо держать ухо востро. Их бездонные желудки добра не помнят, держи их постоянно на крючке.

Но Елизавете Петровне вскоре и эта почётная обязанность надоела своей безпонтовостью и бессмысленностью, она стала реже ходить на депутатские сходки, чтобы одобрить очередное «отмывание» бюджетных денег, ссылаясь на занятость в ломбарде.

Да и работа в «Лавке старьевщика» ей уже обрыдла. Этот постоянный затхлый запах подержанных вещей и мебели, напоминающий ей почему-то запах мышей и моли в старом родительском доме, где мать с отцом годами прятали всё, что стащили на работе: мешки, простыни, полотенца, мыло и всякую срань, которую с удовольствием грызли моль и мыши. А разнообразные аэрозоли, постоянно распыляемые Лизой в магазине, только усиливали мышиный запах, смешиваясь своими лёгкими фракциями с тяжёлым запахом старья, как распылённый аэрозоль в туалете законодательного учреждения после посещения его тучными депутатами от народа смешивалась с их миазмами, распространяя зловоние по длинному коридору законодательного фронта.

«Чем же тогда заняться? – с тоской думала Елизавета Петровна, возвращаясь домой с работы на своём дорогом «мерседесе». – Что может принести мне радость и удовлетворение в жизни?». – И она стала перебирать в памяти все лучшие моменты своего существования, приносившие ей когда-то радость.

«Кража денег из карманов у спящих пьяных родителей? Нет. Увеселительные оргии с Розкой Пеньковой на мансарде у попа? Нет. Ночные «тёрки» во дворе родительского дома под старыми липами с телесными облапываниями «озабоченными» «братками»? Нет. Внезапно свалившееся на неё богатство за счёт Вади Узелкова? Нет. Так что же?». – И Лиза вдруг вспомнила, как иногда, ещё школьницей, отец брал её летом с собой в море на рыбалку по выходным. У него был лодочный гараж на берегу залива, где находилась старенькая деревянная вёсельная лодочка, и по выходным, в хорошую погоду отец выходил на ней в море для ловли на удочку камбалы, терпуга или краснопёрки. Крупная краснопёрка хорошо ловилась в июле – августе на глубине залива в десять – пятнадцать метров. Отец с вечера готовился к этому мероприятию, покупал в соседнем магазине две булки серого хлеба и одну белого, серый хлеб размачивал и смешивал его с песком в ведре (принесённым также заранее с детской песочницы) до тех пор, пока месиво не превращалось в единую густую массу, и оставлял её в ведре до утра. Затем долго аккуратно резал на маленькие плотные квадратики принесённую булку белого хлеба и ссыпал нарезанное в железную банку с крышкой, чтобы не засох до утра. Далее проверял и готовил снасти для предстоящей ловли краснопёрки, перематывал леску на дощечках, проверял на них крючки, грузила и т.д. Рано утром, с рассветом, отец будил Лизу, они быстренько пили чай и шли к гаражу по тропинке через заброшенное поле, которое ещё дремало, изредка стрекоча первыми сверчками. Полынь, растущая на пустыре, была ещё мокрая от росы, и даже, казалось, дымилась под лучами восходящего солнца. Огромные белые чайки молча проносились над самыми головами идущих, как бы поторапливая их. На берегу было прохладно и непривычно тихо, море было спокойным и гладким, как стекло, вода в нём – прозрачной и голубой, поблёскивая разноцветными солнечными искрами и вызывая боль в глазах. Отец быстро вытаскивал свою утлую лодочку из гаража по направляющим, садил в неё дочку на нос и, зайдя по колено в воду, садился с кормы сам, отгребая вёслами вперёд от берега. Они тихо и почти бесшумно выплывали на середину залива, и отец бросал два якоря, с носа и с кормы, становясь таким образом на растяжку, чтобы лодка не перемещалась в стороны. Потом при помощи хитрых приспособлений осторожно опускал на дно под лодкой приманку (месиво хлеба с песком) на леске в железной баночке с дырочками, чтобы она не всплывала по мере погружения. При достижении дна он подёргивал леску, чтобы приманка вывалилась из баночки, и так два-три раза вдоль борта лодки. Насыпав таким образом прикормку, он доставал удочки, разматывал их, настраивал, осторожно насаживая кубики хлеба на крючки, опускал леску на дно залива, затем приподнимал грузило ото дна на полметра, давал одну удочку Лизе и закуривал сигарету.

– Вот, смотри, Лиза, если я не успею выкурить сигарету и у тебя уже будет поклёвка, то сегодня рыбалка будет удачной, – говорил он дочке, затягиваясь сигаретным дымом и осматриваясь по сторонам.

К этому времени две-три лодочки также стояли неподалёку в ожидании клёва и ещё столько же осторожно подходили к месту рыбалки, изредка всплёскивая вёслами в полной тишине. И действительно, не успевал отец выкурить ещё и полсигареты, как Лиза чувствовала рывок на другом конце удочки. Она инстинктивно дёргала леску на себя, и рывки сразу становились чаще и сильнее.

– Ну же, тяни! – шёпотом подбадривал её отец, выплёвывая сигарету за борт и хватаясь за свои настроенные удочки.

Лиза быстро начинала тянуть упирающуюся невидимую рыбу, путаясь в вытягиваемой леске.

– Да не спеши ты, – успокаивал её отец. – Аккуратнее сбрасывай леску на дно лодки, а то всю её перепутаешь.

Но Лиза плохо слушала, она вся была сосредоточена на выуживании краснопёрки. Вот, наконец, на глубине трёх-четырёх метров от поверхности рыбу стало видно, она металась из стороны в сторону, пытаясь освободиться от крючка, ещё минута – и Лиза вытаскивала красивую блестящую рыбку в лодку. Отец помогал дочке отцепить её и заталкивал в садок, который свешивал за борт.