Похоронный агент

– Ну и мы начнём, пожалуй, – говорил он сам себе, подсекая свою рыбу и ловко вытаскивая её из глубины.

И дальше краснопёрка клевала беспрерывно и цеплялась на крючок сразу, как только наживка достигала дна. Лиза визжала от радости, вытаскивая очередную рыбу, не обращая внимания на предупреждения отца, чтобы она не пугала рыбу своими криками. Когда клёв ослабевал, отец опять опускал на дно моря очередные порции приготовленного месива, и интенсивность поклёвок возобновлялась. Так продолжалось до выстрела пушки с берега, оповещавшей горожан, что наступил полдень. Тогда отец говорил:

– Всё, хватит! – и начинал сматывать леску на удочках к большому неудовольствию Лизы, желающей ловить краснопёрку бесконечно долго.

Но отец снимался с якорей и сильными гребками вёсел быстро шёл к берегу. Там вытаскивал лодку в гараж, вываливал всю пойманную краснопёрку из садка в рюкзак, похожий больше на мешок, и, кряхтя, сутулясь, нёс рыбу на местный рынок, расположенный неподалёку от моря. Над пустырём, через который они возвращались, колыхался воздух от жары, распространяя вокруг горьковатый запах полыни, и быстро носились, беспрерывно вскрикивая, чёрные стрижи, хватая на лету многочисленных слепней и мушек, роящихся над полем.

Домашние хозяйки за полчаса раскупали у отца всю краснопёрку, разложенную по кучкам на прилавке рынка. Красивая мокрая рыбка привлекала внимание покупателей своим блеском, морским запахом и свежестью. Некоторые экземпляры были ещё живыми и подпрыгивали в открытом рюкзаке отца. Отец пересчитывал вырученные от продажи деньги, которых иногда оказывалось больше полумесячной его зарплаты в порту, и, довольный, давал дочке целую крупную купюру в подарок, а потом заходил в магазин, где покупал две-три бутылки водки, разную закуску, и в приподнятом настроении шёл домой отмечать удачную рыбалку. А Лиза бежала к соседке-подружке, и они вдвоём шли в театральное кафе, где объедались разного мороженного и молочных коктейлей в больших красивых бокалах всласть, до холода в животах, и шли смотреть кино про любовь, где мускулистый мачо спасает бедную девушку от насильников или распущенную девушку от того, что она почти готова «пойти по рукам» из-за финансовых трудностей.

– А не пойти ли мне завтра в море на рыбалку, как в детстве? – спросила себя Лиза, ставя свою машину на парковку. – Где ловить и как ловить, я помню, лодкой управлять могу, грести отец научил. Пойду. Решено.

И приободрившись от этой идеи, зашла по пути домой в булочную.

– Мне две булки серого хлеба и одну белого, – сказала она продавщице, как когда-то говорил её отец.

Он умер почти два года назад от сердечного приступа, а мать её умерла ещё раньше от какой-то болезни печени, и Лиза осталась совсем одна на белом свете, не считая, конечно, Вадика.

– А у нас серого хлеба не бывает, – виновато ответила продавщица, удивлённо разглядывая дородную, богато одетую даму.

– Ну что ж, давайте тогда три булки белого, – вздохнула с сожалением упитанная дама. – Ещё один пакет пустой посчитайте.

Во дворе своего дома Елизавета Петровна с трудом нашла детскую песочницу и, воровато оглядываясь по сторонам, насыпала жменями песок до половины пустого пакета и, удовлетворенная, поднялась в свою квартиру.

– Вадя! – позвала она приветливо мужа.

Вадик испуганно выглянул из кухни в переднике, где готовил ужин для двоих (дочка была в летнем детском лагере), и удивлённо посмотрел на супругу. Обычно когда Лиза звала его так ласково, она была пьяна, но тут он увидел пришедшую с работы совершенно трезвую жену с какими-то пакетами из магазина, которых раньше она никогда не приносила.

– Вот, возьми у меня эти пакеты, здесь три булки хлеба и песок.

– Зачем нам столько хлеба, дорогая, тем более я уже французский батон купил, который ты любишь.

– Не тараторь. Две булки размочи в воде и размешай с песком, а третью булку порежь на маленькие кубики, вот такие, – показала она между большим и указательным пальцами, отдавая пакеты мужу.

– А в чём размешать? – ещё больше удивился супруг.

– Да хотя бы в том ведре, в котором ты половую швабру моешь.

Вадик ещё больше удивился, но не стал задавать больше вопросов, чтобы не рассердить любимую, и пошёл выполнять указание. Он размочил хлеб в раковине водой из-под крана, положил его в ведро, высыпал туда песок из пакета, принесённый Лизой, и стал брезгливо размешивать. «Может голубей собирается кормить этой гадостью моя благоверная? – силился он понять её странное указание. – А зачем тогда с песком? Чтобы передохли все? От неё всего можно ожидать».

А супруга возбуждённо ходила по квартире, поминутно заглядывая через его плечо, как он перемешивает смесь в ведре, и, наконец, не выдержала и сказала:

– Ну кто ж так мешает, дай, я сама, а ты пойди пока порежь булку на кусочки, как я тебе показала.

С этими словами она отодвинула Вадика в сторону, присела на стул и стала яростно сжимать липкую гадость ладонями так, что месиво полезло у неё между ухоженными пальцами с накрашенными ногтями. Муж не посмел что-нибудь возразить, достал доску для резки хлеба и стал нарезать третью булку на тонкие пласты. Лиза тем временем пожамкала немного песочную кашу в ведре, с удовольствием наблюдая, как она медленно лезет сквозь пальцы, и, решив, что этого достаточно, помыла руки и отнесла ведёрко с месивом в прихожую у порога.

– Ну кто же так режет, – сказала она, подойдя к мужу. – Дай, я сама. – И забрав у него нож, села нарезать кубики хлеба.

Через полчаса, справившись с этим лёгким с виду делом, Лиза засыпала нарезанные кубики обратно в пакет и также отнесла его в прихожую.

Рано утром, когда только начало светать за окном, Лиза решительно встала с кровати и пошла умываться. Вадик ещё больше удивился её поступку, привыкший к тому, что супруга раньше девяти вообще не просыпалась, быстро приготовил ей кофе, разогрел круассан в микроволновке и подал к столу. Лиза, уже одетая в спортивный костюм, молча торопливо позавтракала, напялила на себя неизменный плащ, взяла ведро с песком, пакет с нарезанным хлебом и, ничего не сказав мужу, вышла из дома.

Утро было тёплым, влажным и хмурым. На берегу залива приливная вялая волна уже успела намутить воду, и она выглядела грязной и сорной от морской травы и каких-то бумажек. Елизавета Петровна подошла к отцовскому гаражу, с трудом отомкнула заржавевшие замки, ржавыми ключами, захваченными с собой, и со скрежетом открыла ворота.

Она не была здесь больше года. Один раз после смерти отца зашла в гараж, чтобы посмотреть, что там вообще есть, но кроме старой лодки с вёслами, якорей и какой-то рухляди в обильной паутине, ничего хорошего не нашла и решила при случае продать его местным рыбакам. Закрыла и забыла.

С тех пор в гараже ничего не изменилось: та же паутина, тот же хлам, покрытый толстым слоем пыли, и облезлая лодка посредине. Елизавета Петровна легко вытащила лодку из гаража на воду, перенесла туда два якоря с верёвками, ведро с размешанным песком, пакет с нарезанным хлебом, удочки в брезентовой сумочке, которые нашла в гараже, уселась на лавочку посередине лодки, вёсла воткнула в уключины и стала размышлять, как бы оттолкнуться от берега, чтобы не замочить кроссовки. Мимо неё проходил рыбак в просторной куртке защитного цвета, резиновых сапогах, с рюкзаком за плечами и ведром, наверное, с рыбной приманкой, видимо, также спешил выйти в море.