Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— Извините, профессор, но мне даже негде вас усадить, — ска­зала монархистка.

Гостья нетерпеливо посмотрела на Ирину Филипповну, которая тем самым затягивала визит непрошеного визитёра и, прежде чем Додик принял приглашение, запрыгнула в кресло.

— О, господи! — вздохнула она. — Целый день в бегах. Я думаю, молодой человек не будет возражать?

С этими словами она водрузила сумку на колени, как это дедают в залах ожидания, когда хотят утвердить своё право на спорное место. Берлянчик остался на ногах, не зная, куда себя девать в при­сутствии двух женщин, одна из которых подавленно молчала, а другая нахально раскачивалась в кресле-качалке и гнала его вон откровенно вызывающим взглядом. Сейчас Додик не узнавал монархистку. Она, как и прежде, была необыкновенно хороша, но теперь в её огромных глазах застыло ожесточение многоопытной девицы. Это выражение поразило Берлянчика. У него тут же возникло желание извиниться за вторжение, попрощаться и уйти. Он не страдал особой щепетильностью, но зримое крушение чьих-то надежд действовало на него удручающе. Оно вызвало у него какое-то алогичное смешение чувств: вины и обиды. Своей вины за чужое падение и обиды за чужое предательство своей же мечты. Пе­ред ним сразу вставал скучный мир чужой безысходности, помеченный не его, Берлянчика, знаком. Однако после некоторых колебаний он всё же сказал:

— Ирина Филипповна, позвольте побеседовать с этой дамой с глазу на глаз?

Ирина Филипповна молча вышла.

— Нехорошо получается, мадам, — сказал Берлянчик, когда они остались с ней наедине.

— Чем это я вам не угодила?

— Ну, как же... Вы приводите в этот дом своего протеже, ну, а я? Смею заметить, я тут не чужой человек.

Бандерша, не глядя на него, расстегнула змейку сумки, которая лежала у неё на коленях, и переставила тюльпаны в другой конец, от­делив их от рыбьего хвоста. После этого она нюхнула свои пальцы, вперилась в Берлянчика оловянными навыкате глазами и негромко ска­зала:

— Вот что, дорогой мой человек. Катитесь вы отсель и побыст­рее. Мой вам искренний совет!

— Это почему же?

— По причине здоровья вашего бесценного. Не знаете, что в городе творится? Теперь всякое случается. Вон мой сосед вышел за газетой, а теперь его портрет по телевизору показывают. Просют опознать. Видать, кому-то тоже дорожку перебег.

Додик показал большим пальцем через плечо в сторону окна:

— Крутой, надо понимать, мужик?

— Круче не бывает! Полный заворот. Банкир. Его люди по стене размажут, и следа не останется. Уходите, добром вам говорю!

— Спасибо, добрая душа. Извините, как вас величать?

Собеседница увела в сторону глаза и поправила самурайскую качалку на голове. Обычно у особ подобного типа Берлянчик вызывал тоску по несостоявшейся женской судьбе.

— А зачем оно вам надо?

— Дело есть.

— Какое ещё дело?

— Скажу, скажу...

— Марина.

— Очень приятно. Профессор Берлянчик, советник президента. Ну что же вы вскочили? — добавил он, и в голосе его появились са­новные, снисходительные нотки. — Сидите, сидите. Ваш клиент не убежит.

— Какой ещё клиент?! Здрасьте... Я не знаю никаких клиентов.

Берлянчик вскинул руки вверх, словно сдаваясь в плен. В его планы не входило доводить дело до скандала.

— Верю, верю! — поспешно согласился он. — Да и это не сущест­венно. Видите ли, Мариночка, — продолжал он дружелюбным тоном, под­хватив её под руку. — Страна в тяжёлом положении. Торговли нет, каз­на пуста. Промышленность в упадке. Советы, которые даёт нам Между­народный фонд, мы пропиваем вместе с их деньгами. Естественно, что в этой ситуации мы согласны на любой способ получения валютных средств, даже на ваш промысел, мадам. Вы понимаете меня? Мне нуж­ны...

Бандерша с облегчением вздохнула и расцвела в ухмылке:

— Девчонки, что ли?

— Не совсем...

— А кто же?

— Интеллигентные старушки. Ну, что девочка — полтинник, это разве государственный размах? Нет, нет, тут замысел другой. Вы, на­верное, знаете, что на Западе полным-полно вдовых толстосумов. Они тоскуют в одиночестве. Им нужны подруги жизни. Вот где ключ к проб­леме. Если вы возьмёте её на себя, мы решим вопрос миллиардных ин­вестиций.

Собеседница со злостью посмотрела на Берлянчика и невольно попятилась назад. Она решила, что он издевается над ней. «Мент он, что ли? — подумала она. — Или просто чокнутый какой-то?» Однако, лёгкость, с которой Берлянчик презрел все угрозы, и психология ее профессии, сопряженная с постоянными конфликтами, болезнями девиц и кражей денег у клиентов, — подсказали ей, что в данной ситуации лучше обходить острые углы.

— А что, у них своих старушек нет? — спросила она, решив закончить этот неприятный разговор осторожной логической победой.

— Есть, но своих они боятся. Те хваткие, зубастые. Чуть что — сразу к адвокату.

В это время из-под окон донёсся протяжный автомобильный сиг­нал, возвестивший, что терпение владельца «Мерседеса» на исходе. Бандерша шагнула в сторону окна, но затем одумалась.

— Да ладно вам! — почти грубо ответила она. — Старушки… Где я буду их искать?

— Как где? У мусорных контейнеров. У вас валюта прямо под ногами, а вы занимаетесь какими-то копейками. Если надо, мы подклю­чим силовые ведомства.

Упоминание о силовых ведомствах окончательно вывело ее из себя.

— Да пустите вы! Я что, бандерша какая-то? Я не занимаюсь подобными делами!

С этими словами она подхватила сумку с тюльпанами и рыбьим хвостом и выбежала в коридор, громко хлопнув дверью. Некоторое время Берлянчик слышал приглушённые голоса, а затем всё смолкло. В комнату вошла Ирина Филипповна. 

Глава 20. РОЗЫ ИЗ ГОЛЛАНДИИ

Берлянчик был неприятно поражён, увидав, что она уже собрана и готова к выходу: в плаще с приподнятым воротником, причёске, туф­лях на высоких каблуках и с сумочкой под мышкой, над которой дело­вито было вздёрнуто плечо. На губах её блуждала одна из тех любезно-вымученных улыбок, коими деликатные люди обычно выпроваживают заси­девшихся знакомых. Додик почувствовал, что терпит поражение. Он сделал шаг в сторону двери и обвёл взглядом гостиную, задержав его на бауле с бальными вещами.

— Фирма «Сириус» больше не тревожит вас? — спросил он как бы на прощание. Наступила мучительная пауза.

— Тревожила, — наконец ответила она, словно колеблясь, гово­рить или нет. Но затем напряжение её позы ослабло. — Был тот самый молодой человек, — неожиданно охотно продолжила она. — Что, помни­те... тогда у вас в кабинете. Он опять привёл нотариуса. Они спро­сили акции моих предприятий, а когда я сказала, что их нет, потре­бовали закладную, — монархистка насмешливо усмехнулась. — Ему, бед­няге, не терпелось получить эту квартиру. Да только ничего не выш­ло...

— Вы погасили долг?

— Да, я заняла у знакомых, — её лицо на миг просиявшее уста­лым торжеством, снова потухло. — Профессор, извините, я сейчас в каком-то дурацком состоянии…

— Да, у вас усталый вид, но вам это идёт. Вы не так бесчело­вечно хороши. Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного.

— Мда… Ирина Филипповна, я имел удовольствие пообщаться с вашей гостьей. Занятная особа. Далеко не светская на вид. На голо­ве какая-то самурайская качалка, а в сумке тюльпаны вместе с рыбь­ими хвостами. Да и знакомый у ней — вон под окнами стоит. Похоже, не из Вронских... Я не понимаю, что общего у вас?

— Вы всё прекрасно понимаете, профессор, — спокойно ответила она.

Берлянчик приподнял плечи и отвесил лёгкий поклон. Тем самым он давал понять, что осознаёт всю щекотливость ситуации, но не хо­чет её комментировать более, чем этим жестом. Он видел, что его приход надломил Ирину Филипповну. Что он поколебал её в каком-то решении, к которому она пришла ценой бессонной ночи и напряжения всех сил. Что, утратив твёрдость духа, она нуждается в его присутст­вии и даже в его возражениях, и что, оставив её без них, он разруша­ет остатки её нервного покоя. Некоторое время оба молчали, — каждый ждал, когда заговорит другой. У монархистки шевелились губы, и про­тив её воли мелко подрагивал подбородок. Берлянчика охватило какое-то щемящее чувство. Он подумал, что женская красота есть олицетво­рение радости жизни и в то же время грустный символ её неумолимой скоротечности.