Похождения проклятых

— А что вы имеете в виду? — пытливо обратился к ним обоим Яков, который тоже не пил и не ел, словно брезговал. — Вот же они — трупы: вино пьют, чокаются, смеются. Разве это не доказательство?

— Трупами бы и оставались, — проворчал доктор Брежнев. — А то шастают тут. Ломают правильную картину мира. Поеду-ка я в свою больницу… Ну их всех к черту!

— Во втором отделении будет оживление по кусочкам плоти, — напомнил Яков. — Вы с собой не захватили какую-нибудь косточку?

— Нет, — отрезал поселковый врач. — Прощайте. Бог даст, еще свидимся.

Он ушел, а Яков выразительно похлопал себя по карману.

— Я-то косточку принес, — сообщил он. — Сейчас поглядим, на что этот Грабовский еще способен.

— С какого погоста вырыли? — спросил я.

— Потом узнаете, — хитро улыбнулся он. И добавил: — Дайте-ка мне ваш букет, а то вы с ним как жених на свадьбе, но без невесты. Коли он Маше совсем не нужен, так я подарю его, пожалуй, доктору Грабовскому. За выдающийся вклад в дело воскрешения мертвых. Он взял цветы и направился к оживленной толпе. Там и затерялся. Все вокруг нас гулко шумело, чавкало и смеялось.

— Словно на балу у сатаны, — громко сказала Маша. — Смотреть противно. Булгаковщина какая-то.

— А ты не слушай и не смотри, — ответил ей Владимир Ильич. — Ты спи. Потому что вся наша жизнь — лишь сон. Без пробуждения до самой смерти. Так учит великий Бахай-сингх, которому я сейчас молюсь между посещением паперти и пивным баром.

— Это еще что за дьявол в чалме? — спросила Маша.

Но ответа получить не успела, поскольку прозвенел звонок и все ринулись в зал, на второе отделение. То ли театрального спектакля, то ли циркового представления, то ли черной мессы.

Мы, не спеша, когда верхний свет был уже вновь притушен, а Грабовский начинал вещать со сцены, заняли свои места. Говорил он опять очень долго, едва ли не целый час, доведя всех до нетерпеливого изнеможения. Наверное, в этом и заключалась его фишка, по словам доктора Брежнева: измочалить публику бессмысленным набором фраз, эклектической смесью из различных вероучений и фундаментальных научных догм, приправить этот бульон изрядной долей мистики под какофонию Скрябина или гаитянского джаза и неожиданно выдать в конце какое-нибудь кульминационное, заранее приготовленное чудо. Так, в принципе, действовал и Горбачев, когда усыплял население доставшейся ему страны идиотически пустыми речами, рядился в овечье руно на шакалью шкуру, лгал всем, даже, возможно, самому себе, и оживил в итоге подлинного монстра Франкенштейна — Ельцина. Ну а последующие мучные черви в теле России завелись уже сами собой, от трупных пятен всех этих меченых и беспалых. Такие вот технологии…

— Ну, будет уже! — снова выкрикнул кто-то из зала. Наверное, и этот вопль входил в домашнюю заготовку, как глас народа.

Грабовский успокаивающе поднял руки.

— Что означает воскрешение по частицам плоти? — сказал он. — Это не клонирование или наращивание молекулярных частиц. Мой процесс восстановления абсолютного замысла совершеннее творческой идеи творца, поскольку тут я применяю технологии будущего, почерпнутые мною из альбигойских сатурналий. Верховное, оплодотворяющее себя божество двуполо, как Ану и Анат, Бел и Белит, Адон и Адоним, Ашер и Асторот, Озирис и Изида, ну и так далее. Буквенное сочетание человеческой крови, обнаруженное еще Карпократом и варвелиотами, пропорционально материально миру существ, хотя святой Франциск Акцизский и отрицал очистительный вектор мандантов. Но мой метод построен на мгновенной квантумной генерации космической энергии и низкотемпературных сигналах. Сейчас вы в этом можете убедиться сами. Учебные пособия по этой теме также продаются в фойе, а уроки я даю в своем офисе на Кропоткинской за ограниченную плату. Сто пятьдесят долларов в час.

— Можно воскресить Магомета? — закричал кто-то из ложи.

— Можно, — скромно отозвался Грабовский. — Но не нужно. У меня могут быть неприятности с исламскими фанатиками.

— А Моцарта? Джона Кеннеди? Элвиса Пресли? Троцкого? — вопросы посыпались с разных сторон: — А Собчака? Муссолини? Моего дедушку? Принцессу Диану?

— Господа, господа, не все сразу, — снова поднял обе руки Грабовский. — Я вам гарантирую воскрешения всех, только по очереди, по очереди. Все мертвое человечество восстанет из своих могил и займет место за общим праздничным столом.

— Это ж сколько жратвы надо будет наготовить? — выкрикнул вдруг и Яков. — А места всем хватит?

— Понимаю вашу неуместную иронию, но отвечу: земля обязательно раздвинет свои границы, это вопрос ближайшего времени, одного-двух десятилетий. А энергозапасов хватит на сто миллиардов человек, живых и мертвых. То есть мертвых практически не будет, потому что я изобрел и издал бессмертие.

В скромности Грабовскому нельзя было отказать. Пожалуй, он еще действительно станет Президентом России. Народ проголосует хоть за обезьяну, лишь бы была надежда.

— Сейчас я продемонстрирую вам воссоздание одного из исторических деятелей, — продолжил доктор. — В антракте мне передали кусочек плоти давно умершего, еще в тринадцатом веке, человека. Его косточку. Это московский князь Даниил, отец Ивана Калиты.

Я посмотрел на Алексея: он напрягся, а на скулах заходили желваки. Ассистенты тем временем вкатили на сцену какую-то железобетонную установку на колесиках. Грабовский распахнул в ней дверцы, показывая, что внутри ничего нет. Маша возмущенно произнесла:

— Вот как, гнева мусульман он боится, а православных можно топтать сколь угодно.

Грабовский услышал. Он ответил:

— Я работаю ради всего человечества. Сейчас я положу в плазменно-кинетический генератор вот эту частицу мощей. Благословение церковного управления у меня имеется, не волнуйтесь. И грамота от отдела внешних сношений. Пройдет пять минут, и вы сами убедитесь в наличии отсутствия всякого ортодоксального мракобесия и суггестии.

Сцена опять стала заполняться дымом, а свет гаснуть. В зале наступила тишина. Слышно было лишь, как кто-то покашливает. Яков шепнул мне:

— Это бизнес, ничего личного, как говорил Марк Карлеоне.

Я не стал вникать в его слова, поскольку все мое внимание было приковано к подиуму. Там вновь начались шаманские пляски ассистентов, а Грабовский заверещал дурным голосом. Кривляние с воплями продолжалось несколько минут. Но на этот раз доктор не стал падать на сцене, а просто лег на свою установку, раскинув руки и ноги. Отдохнув так некоторое время, он встал и сообщил:

— Все закончено. Субстанция уже внутри. Сейчас выйдет.

И стал открывать дверцу. Из генератора на четвереньках выбрался человек с окладистой бородой, одетый во все соответствующее: саккос, подризник, омофор и фелонь с епитрахилью. В руках он держал кадило и почему-то ковшик, в котором плескалась вода.

— Кто ты, ответь? — громко вопросил Грабовский.

— Я — Даниил! — ответила субстанция. И выплеснула воду в зал, отчего многие завизжали: — Кропитесь, сукины дети!

Алексей повернулся ко мне и сказал:

— Дай-ка мне свою палку.