Похождения робота
Шрифт:
Врач задумчиво опрокинул еще стакан спирту и махнул рукой:
— Ладно, сейчас я у тебя кишков метров двадцать вырежу, место освободится… Их тут много лишних накладено… И соединю напрямую, прямое соединение называется… В одном месте я покуда карандаш вставлю, веревочкой подвяжу — покуда так походишь, потом я у ребят поспрошаю…
Сапожников открыл рот, хотел крикнуть и… проснулся.
Оказывается, по причине слишком большого угощения, выставленного одним клиентом, он задремал в подъезде, малость не дотянув до квартиры врача, который второй день ожидал мастера из комбината, задумчиво поглядывая
Сон этот, да еще в канун Нового года, оказал на Сапожникова такое действие, что в квартиру врача он вошел против обыкновения робко, извинился, что заставил ждать, и, бережно переставляя телевизор с тумбочки на стол, спросил:
— Я, товарищ доктор, вот что хочу у вас узнать… Правда, что теперь наука до того дошла, что сердце там… или другие органы менять можно?
— Правда, — подтвердил врач.
Осторожно вывинчивая шурупы на задней стенке телевизора, Сапожников продолжал выспрашивать:
— А вот… как это дело контроливается?.. Ведь тут какой контроль нужен! Глаз не опускать! Ответственность тоже за это дело установлена какая?.. А то он ведь жилу какую ценную вырежет, да себе в карман, а заместо нее… ну, к примеру, веревочку приспособит, а? Все хорошее повынает, а плохое вставит. Да за эти дела отнять диплом и стрелять!..
— Вы напрасно беспокоитесь, — усмехнулся врач. — Это пока больше в теории, не скоро еще будет! Пока спите спокойно!
— Не скоро? — повеселел Сапожников. — Тогда ладно!
Выворотив внутренности телевизора, он привычно грохнул их на стол, небрежно оглядел и спросил:
— Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в теледеле петришь?
— Не… — беспомощно ответил врач.
— Оно и видно! — кивнул Сапожников. — Ну, брат, тут у тебя и дела-а!.. Трубка сработалась, не рулит. Много кой-чего еще менять нужно… У тебя жинка где работает? В смысле — что она может под Новый год достать… А то, хозяин, у меня времени нету…
ПОД УГЛОМ 40°,
или Обычное приключение, бывшее с писателем Петровым на Южно-Уральской железной дороге
Артистов, писателей и всяких там кандидатов я не особенно одобряю. Но и критиковать не берусь. Шут их знает, может, они и в самом деле народ незаменимый для разного прогресса… И пока еще есть чудаки, которым и трояк не жалко отдать за книжку или прослушивание какой-нибудь арии Хозе из оперы Бизе.
Одно время, правда, этих деятелей там и сям прокатывали: дескать, хапуги все, то-сё. Я лично чего не знаю, того не знаю. Сколько он там баб бросил, пузырей опрокинул, сколько в лапу загреб — не в курсе. С этой прослойкой мало сталкивался.
Недавно захожу к Борьке Буркову, завклубом. Его на этот пост с зерносклада перебросили за недостачу.
Борька не в себе, волосы на лысине рвет.
— Что такое? — спрашиваю. — Занавес, что ль, сперли?
— Занавес, — отвечает, — это что? Занавес как-нибудь списал бы. Тут похуже дело. Писатель у меня пропал!..
— Как пропал?
— А так. Приехал, понимаешь, по моему личному приглашению встречу провести, чуть свет из гостиницы ушел в энном направлении, и до сих пор нету! Должно,
отправился по злачным местам.— Какие же, — говорю, — у нас злачные места. Не Париж, слава богу, не развернешься.
— Командированный, — говорит, — найдет где развернуться. Он как вырвется с глаз жены и начальства, и… дело известное. Я, брат, сам в Днепропетровск ездил, там в яме с соляркой ночевал.
— Что же теперь делать?
— А я, — говорит, — уже кое-какие меры принял: актив разослал, Як Яклича отправил по забегаловкам, чтоб поспрошал. Сашку Бедровича, как он парень молодой, — по девчатам, у которых моральный облик не соответствует… Видал на площади «Вилы»? Там все сняты на фотокарточки, и адресок каждой проставлен… Дал и по афише с портретом. На и тебе… Помоги, брат! Сходи в морг, в милицию, в медвытрезвитель — нет ли там его? А то мне отойти нельзя, ну-ка, откуда вынырнет…
Я и пошел. Везде показываю афишу, тактично навожу справки: так и так — не поступало ли к вам этого типа.
В морге — нету.
В вытрезвителе знакомая фельдшерица очень чутко отнеслась. Все портретом любовалась и расспрашивала, что за писатель такой, и как он здесь очутился.
— К сожалению, — говорит, — такого не было. Я бы с удовольствием обслужила… А тут свои Новый год празднуют: вон слесарь Петька Индюк, вот — пенсионер Подрубаев. Приезжих только двое, но они не артисты, а агрономы. Для обмена опытом приехали.
В милиции обнаружился только Як Яклич. Уже обстрижен честь-честью, но еще не обсох и кипятится.
— Дайте, — орет, — мне этого писателя! Изуродую, гада! Понаехали, пьянствуют, а меня через него тупой машинкой стригли и по мелкому Указу… Как закончу эту канитель, в Совет Министров буду жаловаться, почему машинка тупая?
Так и вернулся ни с чем. Сашка Бедрович, к девчатам посланный, и вовсе пропал. Боря Бурков еще больше убивается.
— Главное, — говорит, — я за него личную ответственность несу. Теперь с меня спросят: почему не провел среди него воспитательную работу? Знал бы такое дело, лучше б я его на квартиру пригласил, выставил бы хоть ящик. — И жене было бы лестно.
А тут и сам писатель заявился. И на ж тебе — трезвый до неприличия, спиннинг — в руках, рыбацкий, значит, «дипломат» с коловоротом — на спине.
— Какие, — говорит, — у вас места замечательные. Я рыбку тут ловил.
Бурков говорит:
— Места-то хорошие, но с вашей стороны довольно нетактично так поступать. Весь райактив на ноги подняли.
И расскажи ему о всех наших мытарствах.
Писатель в амбицию вломился, в бутылку полез: вы меня, говорит, осрамили.
Борька Бурков уж и так и сяк: дескать, что ж тут такого, с кем не бывает. Я, мол, сам в Днепропетровске в яме с соляркой спал.
…Конечно, условия труда у них особые: купил себе на пятерку тетрадей, сел — накатал, да и складируй в мешок красные рубли. И пей себе коньяк, закусывай килькой «высший сорт». Надоело на одном месте — хватай командировочную — и в новый райцентр.
НАСТАВНИК
Мастер-наставник бондарного цеха Андрей Ильич выступает на товарищеском суде, который собрался, чтобы заклеймить поведение ученика того же цеха Федьки Петрова.