Похождения Шипова, или Старинный водевиль

Галицкий Почетный Гражданин Михайло Иванович Зимин, прибыв в г. Тулу 17-го минувшего Февраля с Тамбовским мещанином Гиросом,-распустил слухи, что он агент Правительства и что ему поручены важные секретные дела.

Как установлено, Г. Зимин имеет свидетельство, выданное ему Приставом Московской полиции Городской части г. Шляхтиным за No 101 сроком на два месяца. У Господина Гироса - паспорт, выданный ему из Тамбовской Градской Думы.

Господин Зимин все время пребывания своего в Туле вел разгульную, нетрезвую жизнь, посещая трактиры низшего разряда, и наконец дошел до такой крайности, что оскорбил беззащитную почтенную женщину, вдову капитана Каспарича, за что и был изгнан ею из ее дома.

Между тем Зимин болтливостью своею обнаружил секретное поручение, данное ему будто бы Правительством следить за действиями Графа Льва Толстого и за лицами, живущими у него в имении в с. "Ясная Поляна".

Узнав об этом, я пригласил к себе Г. Гироса, который подтвердил все, относящееся до Г. Зимина, и прибавил, что Господин Зимин обещал ему дать шесть тысяч рублей серебром, если он откроет что-нибудь о Графе Толстом. Но во все это время ни Г. Гирос, ни тем паче Г. Зимин ни разу в "Ясной Поляне" не бывали и не открыли ровно ничего.

Об этом обстоятельстве я лично сообщил Господину Начальнику Тульской губернии, который вполне разделяет мое мнение, что Г. Зимин (если ему и дано было какое поручение) болтливостью своею много повредил к узнанию истины и действию лиц, живущих в имении Графа Толстого, за которыми ему, быть может, поручено было следить.

Господин Гирос в настоящее время исчез в неизвестном направлении, а Господин Зимин, обзаведясь деньгами, продолжает предаватся разврату и разгулу.

О чем долгом считается почтительнейше донести Вашему Превосходительству.

Полковник Муратов

Николай Серафимович так был доволен всем происходящим, что его нисколько не удручало исчезновение Гироса. Две безумные ночи, проведенные в доме вдовы в образе старухи, вдохновляли на новые подвиги, тем более что дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Во-первых, как важны были, решительность и сноровка, как ворвался он бурей в это уютное гнездо, волею негодяев готовое было превратиться в логово разврата и преступления, как эта буря во мгновение ока выкорчевала дурные корни и вдохнула свежего воздуха. Во-вторых, неоднократные намеки и искры любви, источаемые полковником, попали в цель, и вдова уже была готова принести себя в жертву. Да, едва с ее глаз спала пелена, едва рассеялся зловещий туман, она вдруг увидела, в каком ужасе прежде находилась, и потому, едва он протянул руку, она тотчас за нее ухватилась, сжала своими признательными белыми ладонями и поклялась себе самой никогда уж не выпускать.

Полковник представлял себе вытянутое, напряженное лицо галицкого почетного гражданина, зеленые глаза, полные страдания и даже страха, и розовые его губы растягивались в удовлетворенной улыбке.

Он кликнул экономку, вручил ей три конверта: один громадный, белый, под сургучными печатями, адресованный в Петербург, другой поменьше, синего цвета, для господина Зимина, и третий, совсем маленький, розовый, для вдовы капитана Каспарича, - и экономка исчезла, распространяя благоухание недорогих духов.

"Каков негодяй, - думал полковник, посмеиваясь, - присосался, прилепился, прикоснулся грязными лапами к женщине. Она существо слабое, может и не выдержать".

...Бежали дни. Гирос все спал на жестких ночлежных нарах, укрывшись душным тряпьем, под гомон и топот ног, розовея, округляясь и не подозревая, что происходит в божьем мире, как вдруг будто какая сила подтолкнула его и он проснулся.

В новой фуражке сливочного цвета, округлившийся, с заплывшими глазами, вперив длинный нос в пространство, он сразу же как-то догадался, где может находиться в эту минуту Шипов, и, проспав почти двадцать дней, покинул гостеприимную ночлежку, чтобы продолжать жить, надеяться и избегать опасностей. Сливочная фуражка недолго маячила среди майского тульского люда, бредущего по своим делам; скоро ее обладатель вошел в гостиницу и, никого ни о чем не спрашивая, направился прямо к белой двери трехкомнатного нумера.

В первой комнате увидел он круглый стол, загроможденный всякой снедью и бутылками. Ни слова не говоря, Гирос присел к нему поближе и запустил длинные пальцы во что-то румяное и еще теплое - то ли в курочку, то ли в поросенка... Он ел неторопливо, но плотно, с хорошо нагулянным аппетитом, запивал .шампанским и рейнским, утирался крахмальной салфеткой, распускал пояс ца панталонах, чтобы легче было дышать, и придвигал, придвигал очередные блюда, благо их было много.

Жизнь снова казалась прекрасной, и только давний расплывчатый сон о встрече с полковником слегка отравлял ее.

И вот уже есть стало невозможно, желудок был набит до отказа, и тогда где-то вдалеке послышались осторожные шаги и перед Гиросом возник некто в изрядно помятом сюртуке из коричневого альпага и клетчатых панталонах неопределенного цвета - настолько они -были грязны. На изможденном лице человека лихорадочно блестели зеленые глаза.

– Амадеюшка!
– воскликнул человек, и Гирос вспомнил его.

Они обнялись, как старые друзья. Когда закончились первые приветствия и первые рассказы о том о сем, Шипов сказал:

– Ну, брат, за мной охота идет - беда. Я уж пять ночей не сплю - жду. Ты теперь покарауль малость, а я, компрене, посплю... Я уж и двери закрывать перестал: пущай, думаю, входят. Устал я.

– Мишель, я не узнаю тебя!
– захохотал Гирос.
– Ты богат, знатен... Да плюнь ты на все... Езжай в Москву, в Ревель, в Тамбов, куда-нибудь... Ну? Дай мне денег, Мишель. Псу тоже нужно косточку... Кинь мне косточку...

– Ах, Амадеюшка, - вздохнул Шипов осторожно, - а уеду я - кто же будет за имением-то присматривать? Видит бог, глаз нужен. Левушка-то твой того и гляди все к рукам приберет.
– И засмеялся внезапно.
– Дурачок ты, лямур-тужур, итальянец... Я же с имения доход получаю. Аншанте?.. Эх ты...

– Кинь мне косточку, Мишель...

И тут на протянутую ладонь Гироса слетели вдруг, как два кленовых листа, два четвертных билета.

– Грибной дождичек в четверг, - обрадовался Гирос.
– А ну, Мишель, еще одну!

– Нет, - сказал Шипов строго, - будя. Поистратился я, мон шер. Обойдешься.

– А ведь и верно, - захохотал Гирос, - обойдусь. Мне ведь ничего не стоит. Меня ведь только допусти, пса, я за глотку возьму... Да ты не стесняйся, Мишель, пинай меня, черта!

Мальчик в красном казакине подал синий конверт и вышел. Компаньоны прочли:

"Милостивый Государь, терпение мое истощилось. Все.

Недоброжелатель".

Шипов побледнел, усмехнулся.

– Это граф твой, прощелыга твой, старается, - сказал он, - я-то знаю, се муа. Не хочет делиться. Бить будет?

– Мишель, - сказал Гирос, - плюнь ты на них... Уезжай отсюда.
– И потянулся к еде.

Шипов дрожащей рукой налил себе водочки, выпил.

– Ты гляди не уходи никуда, - сказал он Гиросу.
– Вместе будем отбиваться...
– И заглянул в глаза компаньону, но там, в карих кружочках, гуляли тоска и холод.
– Ты чего?
– спросил Михаил Иванович.
– Ты чего, аи уйти хочешь? Уйти хочешь, меня одного бросить?
– И ему захотелось ударить компаньона по длинному пунцовому носу.
– Куда же ты пойдешь, куда, мезальянс ты этакий!..