Поиграем с Лайм

— Да зачем мне твоя дубинка. — Сально улыбнулась женщина, поднимая замызганные юбки. — Мне таки нужно зарядить твою пушку.

Между ног она наскоро закрепила здоровенный каучуковый страпон, которым охаживала неплательщиков. Жерло пушки сэра Сима предательски сжалось.

Выезжал засветло. На седло Женевьев, вновь обратившись в язвительную бабу, подложила мягкую попону. О рыси нечего и говорить — уже через час саднило междуножье.

Нельзя сказать, что было адски больно. Всё зависит от ретивости и дремучести партнёра. Сеньора — нет, уже госпожа — Женевьев оказалось опытной в таких делах: обильно смазала маслом, входила аккуратно, двигалась методично. Было не столько мучительно, сколько неприятно и унизительно. Унизительно, что сам кончил несколько раз, ревя от восторга и яркости ощущений; унизительно, когда после окончания коитуса с опаской ощупал неудобьсказуемое место, и оно очень походило на женскую вагину.

И всё-таки медленно, но верно рыцарь достиг Сиськохолмья. По легенде, великанша Рафа потеряла тут девственность, да так и осталась лежать; от частей тел её позднее образовалась страна Рафляндия. Сиськохолмье — две сопки, укрытые снежными сосцами; далее шла тёплая долина, защищённая от ветров и наконец зона бикини — Трахолесье, где обитала разная волшебная сволочь от зверолюдов и гоблинов до фей и мавок. Непокорные церкви народы были под вечным подозрением инквизиции, промышлявшей где разбоем, а где психотерапией. Сэр Сим от души надеялся не встретить фанатиков, от которых ему немало доставалось по вере. И конь начал шалить: ржать, вырывать поводья, страдать от испарины. Не иначе ведьмы близко. Не хватало ещё ехать ночью одному.

К вечеру он достиг деревни, в отличие от столичных окрестностей лишённых лоска, и иначе как медвежьим углом её не назовёшь — так, три десятка почерневших домишек с пузатыми амбарами, приземистыми овинами, да плохонькой церквушкой, едва-едва обмазанной известью по цоколю. Вслед рыцарю забрехали все собаки, полетели в спину две полешки — нечего тут разбойнику ходить. Свечей не жгли, темень быстро сгущалась. Слава пророку Амосу и близости большой дороги нашлись хоромы с медным отсветом слуховых окон — харчевня. Жаль нет ни медяка переночевать. Слуга принял поводья, рыцарь нырнул в низенькую дверь сеней.

Харчевня освещалась жаровней посреди комнаты, да сальными светильниками. Под ногами скользила гнилая солома, бегали заполошные куры, несло вонью нужного чулана и навоза. Четыре стола с лавками, за ними развесёлая братия домогается двух бабёнок. Стоящая при них горбунья в видавшем виды плаще, лупила клюкой всякого, кто подступался без денег.

Хозяин, толстощёкий, уверенный человек, в засаленном фартуке, окинул взглядом почерневший от времени дублет рыцаря, дешёвого сукна бриджи и просящие каши сапоги и продолжил подливать пива в деревянные кружки гостей.

— Руки прочь, вонючие дупы, — с гонором приговаривала горбунья. — Эти девы возлежали в шелках и давились дорогим вином. Изо рта их несёт смоквой. Едал ли кто из вас, сучьих детей, смокву? Едал, так тот достоин с ними возлежать.

— Кончай балаган, старуха, — начали терять терпенье мужики. — Смоква это у столичных гостей, а у нас они опробуют крестьянскую брюкву. Вот прямо сейчас. — Из-за стола встал детина, развязывая пояс.

— Сеньор! — елейно воскликнула горбунья, порываясь приблизиться к вошедшему рыцарю. — Я вижу, вы достойны провести ночь с дочерьми Великой Бонжурии, чьи ноги лобызали гордые и изящные бароны.

— Совсем ослепла, мамаша, — хохотнул владелец харчевни. — Энтот господин едва ли может позволить себе хотя бы брюкву. Ребята, отстаньте от этих неумёх в кружевах, под этим плащом скрывается лучшая шлюха по ту и эту сторону Сиськохолмья. Не смотрите на горб, это у неё рабочая поза. Да, мадам Полиссон?

Старуха откинула капюшон и презрительно смерила взглядом хрюкающего от смеха хозяина. Красоту её не сломили ни возраст, ни болезнь: льняные волосы, жгучие карие глаза, колдовского здоровья кожа едва тронутая морщинами.

— Да тут надо поработать. — Дружки детины, осклабившись, расстегнули пояса.

— Кто посмеет тронуть этих женщин, — со скрежетом вынул клинок из ножен сэр Сим, — лишится своих брюкв.

— Болван! — неожиданно осадила его женщина. — А мы на что жить будем? — она шагнула к опешившему детине, сжала причиндалы и заверила остальных: — Я и мои девочки могут сделать так же и руками, и междуножьем. Так что ищите денежки, а иначе…

Мужик, запевший фальцетом, упал как озимый, едва мадам Полиссон разжала кулак. Один из дружков начал бузить, но бонжурские девы вдруг оказались по обе его стороны и схватились за гениталии, растянув их, словно выжимая простынь. Гости переглянулись, поджали ноги.

В повисшей тишине снаружи нарастал топот копыт. Резкое ржание, визг собак, грубые окрики — в харчевню ввалились господа. В ярких бархатных жиппонах, малиновых мешковатых штанах со здоровенными гульфиками из плотного сатина. Все четверо в бонжурских кружевах, при шляпах и усах.

— Барон Шванки! — вскричал хозяин харчевни, бухаясь на колени. — Я же заплатил ренту-то.

— К чёрту! — резко вскричал господин в летах и говорил далее отрывисто, словно задыхался. — Я на тропе войны. Моя гордость снова в деле. Мне нужно право. Право первой ночи.

— Да заберите этих дев, — подобострастно зачастил хозяин. — Смоквы ели. Пахнут брюквой. И эта Полиссон может…

— Бабы — фи! — поморщились господа, срывая гульфики. Следом за ними ворвалась помещичьи слуги со спущенными шароварами.

Сэр Сим схватился сразу с тремя мужеложцами и быть бы ему битым и изнасилованным, но еврея ловко вытащили из боя полуголые девицы. При виде женских прелестей служилые люди брезгливо отступили.

— Ох, тяжело живётся народу! — заверял всех пожилой барон, окучивая рыдающего хозяина харчевни.

Выбрались через овинник. Сэр Сим не оставлял меча в сторону и грозился карами, потрясшими в своё время Содом и Гоморру.

— Поменьше проклятий, добрый господин, — упрекнула его мадам Полиссон. — Этот мир и так проклят достаточно.

— Как церковь может терпеть содомитов, — возмутился рыцарь, — пусть и благородной крови?

— Возможно их сразил местный настоятель, разрядившись в брабантские кружева и женскую щёлковую сорочку и раскрасив губы помадой. Здесь даже в самом тёмном углу творятся самые тёмные дела.

— Но что тому виной, сударыня? — изумился речам мадам Полиссон рыцарь.

— Не иначе проклятия, добрый господин. С тех пор как намедни началась битва гёлистанок со зверолюдами всё идёт наперекосяк, и существа истекают похотью. Едва землю накрывает зелёный туман, перед глазами встают самые потаённые плотские желания. До нас докатываются только глотнувшие отравленный воздух.

— Но откуда?..

— Оттуда. Я и мои девочки испытали на себе все самые низменные и грязные желания. И единственное что возбудил в нас зелёный туман — большую и чистую любовь. Мы не могли более находиться рядом с похотливыми землями, но торговать телом — это единственное, что мы можем. Ныне идём прочь из Рафляндии искать царство любви и справедливости. Знаешь ли такую землю, рыцарь?