Поиски счастья во времена перемен

Будто чувствуя Иваново сомнение, она продолжила:

– Праздник ведь светлый, радостный – Воскресенье Христово. Праздник для всех, у кого есть хоть что-то светлое в душе. Ведь если б Иуда ещё помучился и дожил до Воскресенья, то и не стал бы вешаться. Ведь незачем бы было уже!

««Иуда» – пароль сегодняшнего дня», – подумал Иван.

Упоминание скурвившегося апостола напомнило ему о неприятном контакте, неизбежном, если двинуться домой прямо сейчас. Нафиг! Эти двое были ему сейчас гораздо симпатичнее.

– Ладно, давайте отметим праздник, что ли. Есть тут у вас тихое место неподалёку?

Широкая улыбка женщины стала ещё шире.

– Пойдём, покажу. Давай пакет понесу, чтоб тебе не надрываться.

* * *

«Тихое место» было действительно тихим. Труднодоступным. Добираясь туда, пришлось пересечь оживлённую магистраль и найти болтающийся прут в железной ограде вокруг какого-то казённого заведения. Самодельный стол со старой дверью вместо столешницы и пара скамеек, вкопанных в землю между кустов сирени, были в почёте у любителей уюта на свежем воздухе, если судить по утоптанным тропкам, ведущим к этому месту отдыха и уединения.

Пожилая пара чувствовала себя здесь хозяевами и действовала так быстро и слажено, будто приводила сюда гостей вроде Ивана по несколько раз на день. Они мгновенно оказались на скамейках по разные стороны стола и несколько секунд изучали принесённое съестное. Без промедления из обширных карманов мужской куртки были извлечены два гранённых стаканчика-недомерка, а в руки женщины перекочевал складной нож внушительных размеров. Большой носовой платок сомнительной чистоты прошёлся по краю стола, подготавливая место для нарезки закуски. Роль Ивана определила женщина, отодвинув стаканчики в его сторону:

– Вы, мальчики, пока сами, а я едой займусь.

Иван послушно присел на край отполированной чьими-то штанами скамьи, открыл бутылку и разлил по первой. Пенсионер немедля взял чарку, вертикально поднял её до уровня глаз, призывая Ивана последовать его примеру:

– С праздником. Христос воскресе! – Провозгласил он и стремительно опрокинул напиток в горло. На столе перед ними уже лежали несколько кусочков багета, украшенных шпротами.

Иван выпил следом. Его пустой желудок отозвался сладкой теплотой.

– А ты сам-то верующий, отец?

Иванов собеседник отрицательно замотал готовой.

– Василий Курочкин. Полковник в отставке, член КПСС с 1978 года. Атеист. – Перечислил он, прожевав хлеб.

– А я – Беличка, – женщина сочла момент подходящим, чтобы представиться.

– Значит, для тебя этот праздник важен только как повод? – Иван кивнул головой в сторону опустевшего стаканчика.

– Ну, это как понимать… Христос был борец за лучшую долю для своего народа и погиб от рук оккупантов. Память о нём живёт в сердцах людей. За это стоит выпить.

– Он атеист, но верующий, – снова подала голос Беличка.

– А при чём здесь вера? Разве неизбежность победы коммунизма не научно доказанный факт? – Блеснул знанием предмета Иван.

Почувствовав иронию, полковник нахмурился, но женщина терпеливо продолжала:

– Ты-то этого не знаешь, молодой, но мы обещали быть верными делу партии ещё вступая в пионеры. А про классовую борьбу нам объясняли только лет через пять. Так, Вася? В седьмом классе, наверное?

– В восьмом, – отозвался Вася.

– Ну вот, уже после вступления в комсомол, когда мы опять обещали и клялись. Так какая же это наука, если ты сначала клянёшься, а потом тебе говорят в чём, собственно, дело? Религия. Самая современная, самая совершенная. Требует фанатичной веры. Иначе не сбудется.

– Веры во что? В далёкое светлое будущее?

– Веры в человека, прежде всего, – решительно выдал полковник, – Ну, и в его светлое будущее.

Беличка взяла бутылку и наполнила стакашки. Василий положил на свой пальцы и, не поднимая руку со стола, продолжал:

– Сходство, конечно есть, что и говорить. Но мы не обманывали народ. Они провозглашали «не убий», а сами мочили людей направо и налево. Мы определили, что будет борьба. Насилие большинства над меньшинством. А значит – жертвы неизбежны. Мы – честнее.

Неожиданно для Ивана он поднял свой стакан и отправил содержимое в рот без всякого напутствия.

– Они – лицемеры. Мы – нет. Они говорят, что можно любить всех людей. А я и хочу любить людей, но как их любить со всеми их закидонами? Вот ты можешь любить человека, которого тебе противно слушать?

– Нет, – подтвердил Иван.

– Для нас люди не предмет любви, а материал для работы. Руда. Мы из них куём будущее светлое общество. И люблю я не человека, с которым мне приходится сталкиваться сегодня, а человека с большой буквы – человека будущего. В него я верю.

Беличка пододвинула к себе стакан полковника, налила до половины и, понизив голос, чтобы не мешать разговорившемуся товарищу, предложила Ивану:

– А теперь давай со мной: Христос воскрес! – Увидев, что тот подхватил её призыв, добавила, – Целоваться потом будем.

Курочкин тем временем продолжал:

– Но подход к людям сходен: убеждаем и мы и они, что мир устроен несправедливо и каждый человек заслуживает большего, чем имеет. Это в истории часто произносилось, и, наверняка, ещё будет сказано не раз.

Полковник погрузился в задумчивость. Иван, взглянув на нарезанную закусь, спросил Беличку:

– А икру почему не открыла?

– Не могу я её кушать. Мне в каждой икринке рыбка нерождённая мерещится. Погоди, вот первая кончится, – она указала на бутылку, – тогда и намажу.

– Бросьте, Беличка. Животных убивать не грех ради пропитания. Это – главный закон жизни.

Эта фраза вывела полковника из оцепенения, и он резко хлопнул ладонью по столу.

– «Жизнь» – это то, что появится у тебя на кухонном столе, если твоя жена его неделю протирать не будет. Плесень. А главный закон «жизни»: протирать – стол – каждый – день! – Веско сформулировал он, обозначив ребром ладони ритм этого порядка.

Иван чувствовал, как алкоголь струится в кровь, не находя в голодном организме никаких препятствий. Разговор требовал продолжения.