Пока драконы спят

Погасли лучины, кто-то шумно дрых под столом. Граф решил пройтись… не за вином, нет. Нельзя опозориться перед женой. Надо дважды… нет, трижды, а то и четырежды доказать свою мужественность. Так что винишко – непозволительная роскошь. А вот поглядеть на спящую дочурку – это да, это радость для графа. Деточка, папа идет к тебе, он споет тебе старинную детскую песенку. Сейчас папочка вспомнит мотив, как же там было…

Ватаси-но нинге ва ей нингеМэ ва поцутири то иродзиро дэ…

Икки не забыл еще, неистовый Бьярни помнит, и даже граф де Вентад знает слова колыбельной Китамаэ.

Но – тс-с! Голос. Тихий-тихий. Изуродованная шрамом улыбка исчезла с лица графа. Что такое?! Кто посмел?! Кто пустил?!

Дверь в спальню дочери была приоткрыта – едва заметно, самую малость. Икки подкрался ближе, выдернув из-за голенища сапога нож. Грабитель пробрался в замок. Убийца спрятался в комнате наследницы графа. Чужак сурово заплатит за свои злодеяния, уж де Вентад об этом позаботится!..

Удивление – не то слово, чтобы описать его чувства, когда он увидел в детской девушку-перевертня. Гель сидела у кровати спящей малышки и тихонечко напевала что-то о доблестном рыцаре и девушке-беркуте, обожавшей свободу. При этом она ласково поглаживала давно не мытые волосы Миляны. Граф постоял немного у двери и, не выдав своего присутствия, удалился.

Этой ночью Мария осталась им довольна.

А значит, завтра граф созовет гостей и закатит пир на весь мир!

29. Барон

В кодексе цеховых статутов – «Книге ремесел, торговли и услуг» – есть очень популярные разделы: «О кузнецах и изготовителях буравов, крючков и шлемов» или, к примеру, «Об изготовителях четок из кораллов и раковин». А есть пара совсем редких свитков вроде «О пророчествах вльв яснооких» и «О заливных языках лизоблюдов». Последний свиток регламентирует труд Эрика. Разбуди парня посреди ночи и, закованного в колодки, избей плетьми, он процитирует без запинки все положения статутов. Да и как забыть то, что мастера вдалбливали столько лет?

Никто не может быть в Мидгарде лизоблюдом, если не купит ремесла у Ректора Университета. Продает ремесло от имени Ректора главный университетский лизоблюд, которому Ректор ремесло дал и разрешил. Продает так, как ему угодно – одному дороже, другому дешевле, – до пяти обрезей серебра. Но пять обрезей он превышать не должен, иначе будет наказан. Купив право на ремесло, лизоблюд клянется соблюдать кутюмы. Лизоблюдам запрещено иметь учеников вне стен Университета, нельзя работать в праздничные дни, когда весь Мидгард предается разврату и пьянству, нельзя работать в мясоед после звона к вечерне и в пост после флейт к повечерию…

В замке поначалу Эрик ни с кем близко сойтись не мог. Крестьянки его боялись. Соседских благородных девиц, гостивших у графа, смущали низкое происхождение лизоблюда и его экзотический талант. Жены хозяина он сам избегал, а дружинники, вроде как ровесники, считали Эрика мороком. Разве что от случая к случаю перекидывался он парой слов с лекарем графа, Одо Менским.

Одо был не просто врачом, но еще и местным ученым. Он овладел профессией не со слов какой-нибудь бабки-повитухи, но посещая медицинскую школу Пэрима, известную на весь Мир. Он считал, что любую хворь можно излечить кровопусканием и очищением желудка. Даже лепру! Даже чуму! Главное – вовремя поставить диагноз, внимательно осмотрев кожу больного, высчитав пульс и проведя исследование мочи на мутность и вкус. Кстати, эта уверенность Одо шла вразрез с мнением его наставника и учителя Авия Ценского, того самого автора трактата «О свойствах трав и минералов». В трактате упоминались и описывались сотни растений, среди которых видное место занимали чеснок (помогающий от ночных кровососов), крапива (при соприкосновении с детскими ягодицами способствующая улучшению дисциплины) и можжевельник (в виде крепкой спиртовой настойки излечивает от хандры). Также Авий Ценский придавал большое значение целебным свойствам двадцати пяти минералов. Но Одо отрекся от мудрости учителя, считая, что превзошел его. Он был настолько самоуверен, что не боялся даже страшного языка лизоблюда. Если что, он очистит желудок и пустит кровь. Иногда – очень часто! – Эрику хотелось вправить наглецу мозги, продемонстрировав искусство мастера чужих тарелок.

Упившись на пиру в честь сорокового медведя, Эрик упал и сломал себе руку. Мгновенно протрезвев от боли, он пошатываясь побрел на поклон к лекарю: Одо, дружище, выручай бедного лизоблюда, спасай от лютой смерти!

Толстяк в недоумении уставился на приятеля, будто впервые его увидел.

– Эрик, – сказал Одо, – как ты можешь ТАКОЕ говорить? Как язык твой поворачивается? Да чтоб я – ЛЕКАРЬ! – притронулся к ушибу и перелому, не говоря уже о рваной ране?! Эрик, падая, не ударился ли ты головой? Нет страшнее оскорбления, чем прилюдно назвать Одо зубодергателем или грыжесечцем, разъезжающим по ярмаркам и оперирующим прямо на площадях гардов. А может, Эрик, ты считаешь лекаря равным банщикам, ставящим банки и вправляющим вывихи? Или равным цирюльникам, в обязанность коих входит наблюдение за публичными домами? Или же Одо и графский палач, пользующий пытуемых, – одного поля ягоды, братья по профессии и цеху?!

Эрик поспешно промычал, что как можно, нет и еще раз нет.

Гордо задрав подбородок, Одо повернулся к пациенту тылом и неспешно удалился. Лизоблюд скривился от боли в сломанной руке.

– Сам себя вылечи. Ты же умеешь. Полижи, и все пройдет. Как на собаке, – напоследок обронил Одо.

Ах, если б все было так просто! Эрик пытался уже, но язык его, разбухший от пива и вина, утратил целебные свойства. Только действие хмельного закончится, особый дар вернется к нему, но когда это будет!

Чтобы утопить боль в забытье, он вылил в пересохшую глотку три кубка подряд, и… Голова закружилась, а вот боль не спешила отступить.

Помогла лизоблюду прекрасная девушка. Та самая девушка, охотница. Эрик не знал, как благодетельницу зовут, но лицо ее показалось ему очень знакомым. Наверняка он не раз и не два встречался с красоткой в стенах Университета. Странно, что он мог забыть девушку с такой примечательной внешностью, очень странно… Эрик закрыл глаза, и вот тут-то воспоминания атаковали его с удвоенной яростью. Смутные, как осенняя хмарь в небе, образы и поступки мелькали на краю сознания. Вот-вот он поймет, прочувствует, вот-вот… Но пусто. Их знакомство началось с охоты. Прошлое – чистый отрез пергамента. В прошлом нет девушки с длинными светлыми волосами. Ничего удивительного, это часть платы за ремесло. Нет серебра – откуда ему взяться у раба? – отдавай что есть, что попросит Ректор.

Охота на палэсьмурта, вот где Эрик впервые увидел девушку. И это было нечто. Его в самое сердце поразила храбрость изменчивой. Или все-таки ее красота?..

Она подошла к Эрику, который баюкал сломанную руку, села рядом – места на лавке было хоть отбавляй. Кто в здравом уме и по доброй воле присоседится к лизоблюду?

– Ты Эрик, тебя так зовут. Знакомое имя, когда-то в детстве… Ты красивый, Эрик. Тебе больно. Я помогу.

Эрик пожал плечами: чего уж, хуже не будет. Охотница улыбнулась, блеснули белоснежные зубки. Девушка зашептала что-то очень тихо. Тут же вокруг все стало вязким, дыхание Эрика замедлилось. Охотница заговорила время так легко, будто занималась этим каждый день. Время замерло, отказываясь продолжаться, остановилось здесь и навсегда. Тьма окутала лизоблюда. Ни стен, ни криков, ни раскоряченных прямо на столах наложниц графа. Только изменчивая и только лизоблюд. Не больше, но и не меньше.

– Больно? – спросила красотка, и в глазах ее было столько тоски, что Эрик сразу поверил: она действительно хочет ему помочь.

Ему, презренному рабу, люзоблюду, которого все ненавидят!..

Выдавив улыбку, Эрик кивнул. Мол, спасибо, мне лучше. Какая боль? О чем речь? Мужчинам не бывает больно. Мужчины отлиты из стальных наконечников копий, что пригвоздили Проткнутого к Священному Ясеню. Эрику почему-то хотелось, чтобы охотница считала его настоящим воином, ветераном множества виков и крепостных осад, благородных турниров и злостных покушений. Но когда она вновь притронулась к его сломанной руке, Эрик не сдержался. Он не застонал, нет, он чуточку всхлипнул.