Пока мы будем летать

Но когда я смотрю дальше, то замечаю на другой стороне сидящего Дональда Николса. Он осматривается вокруг, пока не встречается взглядом со мной. Похотливая улыбка украшает его лицо. Я будто снова чувствую его влажные руки на своем теле. Его грязные слова эхом отбиваются в моей голове. И внезапно мне становится слишком тесно в собственном теле.

Не могу вспомнить. Кажется, я не замечала Дональда всё это время в школе в силу своей невнимательности или он действительно не приходил всё это время. В любом случае ему, похоже, вовсе не жаль за содеянное. А к моему счастью, никто не упоминает об этом. Не мешало бы ещё и самой забыть об этом.

— Эй, — Фостер толкает меня локтем в бок, отвлекая. — Не обращай на него внимания.

Мне сложно даже представить, что такие люди, как Дональд вообще верят в Бога и ходят в церковь. Рядом с ним сидит девочка лет тринадцати. Скорее всего, его сестра. У них есть внешние сходства. Что, если бы я подошла к ней и рассказала о том, каким на самом деле является её брат?

Священник начинает свою воскресную проповедь. Музыка стихает, но в моей голове, кажется, звучит арфа. Смотрю вперед, но перед глазами пелена. Эта арфа принадлежала моей прабабушке. А до этого она принадлежала ещё кому-то. Мама говорила, что не знала всей истории. Ей её не рассказывали. Но в этой же церкви на ней уже несколько поколений подряд играли бабушка, мама, а затем я. Это она научила меня играть. «Харпер злится. Упрямая девчонка. Хочешь, я научу тебя играть?» — спросила как-то раз меня мама. Я тоже не хотела играть, но не хотела расстраивать её. Я не хотела, чтобы она относилась ко мне так же, как к Харпер. Я хотела, чтобы она меня любила.

Когда она ушла, я хотела разбить инструмент вдребезги. Не могла смотреть на чёртову арфу. Не могла играть на ней и перестать думать о ней. Почему она не взяла меня с собой? Я же не такая, как Харпер.

Не слышу ничего, что происходит вокруг меня. Подняв голову вверх, поджимаю губы и пытаюсь побороть своих демонов. Нужно ли мне отпустить её? Или надежда ещё есть? Скорее всего, я просто больше никогда не вернусь сюда и всё. Мишель поймет. Фостер уже понимает. Он держит меня за руку прямо сейчас. Чувствую тепло, которое он отдает мне.

Эллисон, Хлои, Дэниел и Уоренн. Они заметили меня. Они смотрят на меня. Не с ненавистью, как я ожидала. Скорее с сочувствием. Может быть, даже с любовью. Лиззи всегда говорила, что дружба с ними вне выступлений мешает моей репутации. Когда я забросила игру на арфе, она сказала, что это всё равно было старомодно и никому не интересно. Она сказала, что парни вроде Зака не встречаются с девчонками, что играют по воскресеньям в церкви на арфе.

Хлоя махнула мне рукой. Почти незаметно, но я увидела. Эллисон сразу схватила её за руку, будто та сделала безрассудный шаг, о котором они не договаривались заранее.

Хочу забыть о Лиззи, о Заке, о Дональде… О всех этих людях, мысли о которых уже вызывают у меня нежелание жить.

Мне становится невыносимо жарко. Почему я не сняла пальто сразу? Чувствую необходимость покинуть это место, выбежать на улицу и вдохнуть немного свежего воздуха, но зажатая между Мишель и Стюартом, даже не двигаюсь.

Когда мы открываем молитвенники и принимаемся за молитву, я лишь открываю рот, выпуская наружу пустые звуки. С чего мне верить в Бога? Учитывая то, что он дал мне, невера в него — самое малое, чем я могу отплатить ему.

Мои щеки уже стали такого же цвета, как и волосы. Чувствую, что мне нужно выбраться отсюда побыстрее, иначе я просто сгорю. В воздухе тают приятные мне запахи, и теперь я просто чувствую человеческий дух, который пахнет отвратительно. Это запахи притворства и лжи. Как можно молиться за свое благополучие, желая другим зла?

У меня едва получается досидеть до конца. Когда замечаю первых поднявшихся с места людей, я сразу же сама подрываюсь с места. Но, к моему же сожалению, миссис Шепард, кажется, не спешит. Мысленно подгоняю её, но она, как назло, копошится ещё больше.

Пока мы стоим в проходе, мимо нас проходят люди, которые не могут пройти просто так, не наступив на ногу или не толкнув плечом. Большинство из тех, что не успели поздороваться с нами снаружи, теперь улыбаются и вежливо произносят «Здравствуйте».

Священник, к которому подходят некоторые «грешники», украдкой смотрит на меня. Замечаю это, и мне не терпится убраться отсюда. Когда я пришла сюда, чтобы разнести чёртову арфу, он прочитал мне целую тираду о внутреннем спокойствии и о том, что со мной всегда Господь. Я едва ли сдерживала себя, чтобы не убить его. И мне немного стыдно за это. Совсем немного. Я хочу убраться отсюда, чтобы избежать очередной лекции о том, будто я должна вернуться. Они же из-за этого не выбрасывают чёртову арфу и каждый раз оставляют её у всех на виду?

Холодный ветер сразу же обнимает меня, когда мы оказываемся на улице. Жар немного понижается, и, кажется, мне даже легче дышать. У меня ощущение, будто в меня вселился дьявол, который хочет быстрее исчезнуть отсюда. Он кричит так громко, будто ему физически больно здесь. Но мне всё ещё приходится понимать, что внутри есть только я. И никого больше.

Мишель стоит поодаль от нас. Болтает с мамой. Мы решили покататься по городу, заехать на железный мост и побыть немного там после службы. Миссис Шепард что-то сосредоточенно объясняет дочери, что стоит к нам спиной. Ветер становится лишь сильнее, и я чувствую, что мне становится совсем холодно.

Звонок телефона отвлекает меня. Я достаю его из кармана пальто и замечаю входящий вызов от Тома. Чувство вины теперь отодвигает всё на задний план. Теперь все мои волнения вновь посвящены ссоре Харпер и Тома. Из-за меня. Почему-то в последнее время все плохие вещи либо происходят со мной, либо из-за меня.

— Я сейчас вернусь, — говорю Стюарту, что стоит возле меня. И не успевает он даже среагировать, как я уже иду за угол церкви, где подальше от любопытных глаз могу поболтать с Томом.

— Привет, — слышится его расстроенный голос. Струны моей разъяренной сомнениями души натягиваются до предела. Внутри чувствуется неприятное покалывание. — Как ты?

А теперь, думаю, мне стоит вспомнить, почему я так яростно ненавидела Тома. Мне нужно срочно вспомнить об этом, пока я не сошла с ума от жалости к этому мужчине. Чувствую, будто это я разбила его сердце на части. И сердце Харпер. Мои руки просто окровавлены от такого количества разбитых сердец.

— Я в порядке, — сглатываю тяжелый ком, что подкатил к горлу, и стараюсь звучать вполне убедительно.

На той стороне телефона молчание. Слышу, как он набирает ртом воздух, а затем громко выпускает. Знаю, о чем он хочет спросить. Буквально могу прочитать его мысли. Но мне самой страшно слышать этот вопрос.

Ладонь замерзает, и я перекладываю телефон в другую руку. Топчусь на месте, пытаясь согреться. Может, дело и не в погоде вовсе?

— Думаю, ты должен дать ей ещё немного времени. Она немного злится, но думаю, что это совсем скоро пройдет, — вру я. Харпер не злится. В последнее время она выглядит скорее подавленной, нежели злой. Вчера вечером она съела два ведерка мороженого, пересматривая со мной выпуск «Холостяка». Просыпаться она начала раньше меня. Часто сидит в Интернете и молчит. А ещё я заметила, как она изрисовала половину нового альбома. Чёрная краска снова заканчивается. Харпер перестала быть собой. Но, полагаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя.