Пока мы лиц не обрели

–  Я заметила.

–  Неужели? Арном сказал мне, что это легкая хворь!

–  Он и мне это сказал, Царица. Он сказал, что это - легкая хворь для человека,которому достанет сил побороть ее.

–  Сил? Но кто был сильнее Бардии?

–  Он был как сгнившее изнутри дерево.- Сгнившее? Почему? Я этого не знала!

–  Видать, не знала, Царица. Он истощил себя- или его истощили. Уж лет десять, как ему бы уйти на покой. Он же был не железный, Бардия, - из плоти и крови,как все мы.

–  Он никогда не выглядел старым, никогда!

–  Может быть, Царица, тебе не приходилось видеть его усталым. Ты никогдане видела его лица ранним утром, не слышала, как он стонал, когда я будила его назаре. (А что мне было делать? Он брал с меня клятву, что я разбужу его.) Ты никогдане видела, каким он возвращался поздно вечером из дворца. Голодный, а поесть дажесил нет. Откуда тебе знать, Царица? Ведь это я была его женой. Он был слишком учтив,чтобы зевать и жаловаться в присутствии своей повелительницы.

–  Ты хочешь сказать, что работа…

–  Пять войн, тридцать одна битва, девятнадцать посольств, непрестанные заботы о том о сем - одному польсти, другому пригрози, третьего утешь… День напролет думать, советовать, запоминать, угадывать, подсказывать, не отлучаясь изСтолбовой залы, - все время эта Столбовая зала. Нет, не только на рудниках можноуморить человека.

Я ожидала услышать все что угодно, но не это. Когда прошла первая вспышка гнева, за ней последовал страх; я боялась, что Ансит (хотя мне с трудом верилось) говорит правду. Стоило мне это заподозрить, как мой голос задрожал от обиды.

–  Не ты говоришь, госпожа, а твое горе. Прости меня, но это все домыслы. Яработала с ним наравне, так не хочешь же ты сказать, что сильный мужчина не вынестого, от чего не сломалась слабая женщина?

–  Ты говоришь как та, что не знает мужчин. Они крепче нас, зато мы выносливее. Их жизнь короче. Мужчины хрупки. Да ты и помоложе его будешь, Царица.

У меня похолодело в сердце.

–  Если ты права,- сказала я,- то он мне лгал. Довольно было одного его слова, и я сняла бы с него ношу забот и отправила его на покой со всеми возможными почестями.

–  Ты плохо его знаешь, Царица, если думаешь, что он мог сказать это слово.Ах, ты счастлива на троне; мало в мире повелителей, которых так любят их слуги!

–  Да, это так. Ты ведь не осуждаешь меня за это? Даже в горе ты не имеешь права упрекать меня - ведь никакой другой любви я не знала. Безмужняя, бездетная -а у тебя все это было…

–  Только то, что ты изволила оставить мне, Царица.

–  Оставить? Безумная, о чем ты говоришь?

–  Нет, нет, я прекрасно знаю, что любовниками вы не были. Это ты предоставила мне - ведь кровь богов не может смешиваться с кровью смертных, не так ли?На мою долю ты не посягала - взяв от него все, что тебе было нужно, ты позволялаему уползать домой ко мне, пока он снова тебе не понадобится. Недели и месяцы выпроводили в походах, бок о бок ночью и днем, и у вас были общие победы, советы,тяготы, общий солдатский хлеб и грубые шутки. А потом он приходил ко мне - отраза к разу все более худой и поседевший, и засыпал, не доев ужина, и кричал во сне:"На правый фланг, скорей! Царица в опасности!" А утром, недоспав, во дворец: всев Гломе знают, что Царица - ранняя пташка. Вот потому я и говорю: ты оставиламне то, что осталось.

И взгляд ее, и голос безошибочно выдавали чувство, знакомое всем женщинам.

–  Как?
– вскричала я.
– Неужто ты ревнуешь?Она не ответила.

Я вскочила на ноги и откинула платок с лица.

–  Взгляни, дура, только взгляни, - кричала я,- как ты могла ревновать его комне?

Она подняла глаза и посмотрела. Я втайне надеялась, что мое лицо испугает ее, но в глазах Ансит не было страха. Впервые за этот день упрямые губы ее дрогнули и слезы показались в уголках глаз.

–  Ох, - прошептала она, - я и не знала… Так ты тоже…

–  Что - тоже?

–  Ты тоже любила его. И мучилась. Мы обе…

Мы обе заплакали и в тот же миг очутились в объятиях друг друга. Как это ни странно, ненависть наша иссякла в тот самый миг, когда Ансит узнала, что я всю жизнь любила ее мужа. Я уверена, что все было бы иначе, будь Бардия жив, но его больше не существовало, и нам нечего было делить: мы обе были изгоями, мы говорили на языке, который не понимал никто, кроме нас, в этом огромном равнодушном мире.

В нашем языке не было слов - одни рыдания, слова же были для нас подобны острым клинкам, и мы старались не извлекать их из ножен.

Но это наше состояние не продлилось долго. Мне не раз случалось видеть в бою, как воины сходятся с противником в смертельном единоборстве, но налетает шквал, швыряет им в глаза сухую пыль, опутывает мечи полами плащей. Тогда бойцы забывают друг о друге, вынужденные бороться с ветром. Так и мы с Ансит. Нечто, не имевшее отношения к делу, сделало нас сперва друзьями на короткое время, а затем врагами - и уже навсегда.

Мы высвободились из объятий (я не помню, как это произошло); мое лицо снова закрывал платок, губы Ансит вновь непреклонно сжались.

–  Ладно, - сказала я.
– Благодаря тебе я почувствовала себя на миг убийцейБардии. Ты хотела причинить мне боль и добилась этого. Радуйся, ты отомстила. Носкажи, сама ты веришь в то, что сказала мне?

–  Верю? Я не верю, я просто знаю, что царская служба выжала из моего мужавсю кровь - год за годом, по капле.

–  Почему же ты не сказала мне? Одного твоего слова было бы довольно. Илиты подражаешь богам, которые дают советы, когда уже слишком поздно?

–  Почему не сказала?
– удивилась Ансит, гордо вскинув голову.
– Чтобы тыоторвала его от трудов, в которых была вся его жизнь, вся его слава и доблесть (ибочто такое, в конце концов, какая-то женщина для мужчины и воина)? Чтобы сделатьиз него малое дитя или впавшего в детство старца, нуждающегося в уходе? Да, тогдабы он был только мой - но какой ценой?

–  Но все же - только твой…

–  Для меня важнее было принадлежать ему. Я была его женой, а не содержанкой. Он был моим мужем, а не комнатной собачкой. Он имел право жить такойжизнью, которой достойны великие мужи, - а не такой, какая угодна мне. Теперьты отбираешь у меня сына. Илердия повернулся спиной к дому матери; его манятчужие земли и непонятные мне вещи. С каждым днем он будет все меньше принадлежать мне и все больше - тебе и миру. Но неужто ты полагаешь, что я буду препятствовать ему, даже если бы мне было довольно пошевелить пальцем?

–  И ты могла - ты можешь - терпеть это?

–  Ты еще спрашиваешь? О, Царица Оруаль, похоже, ты ничего не знаешь олюбви! Нет-нет, я не права, просто, видно, царская любовь не такова, как наша. Выведете свой род от богов и любите, как боги. Как любит Чудище. Говорят, для неголюбить и пожирать - одно и то же, не так ли?

–  Женщина, - сказала я.
– Я спасла ему жизнь. Неблагодарная дура, ты быстала вдовой на много лет раньше, не прикрой я его своим телом в день битвы приИнгарне. Меня тогда ранили, и рана до сих пор болит к перемене погоды. А где шрамы от твоих ран?