Пока мы не встретимся вновь

— О, дьявол! — забормотал он, осторожно встал, быстро скинул одежду, побросав ее на пол, прыгнул в кровать к Фредди и протянул к ней руки.

— Ой! — вскрикнула она, когда они стукнулись лбами.

— Больно? — с тревогой спросил он.

— Больно, черт возьми, а тебе?

— По-моему, я сломал нос. Вот, потрогай. Как по-твоему? Да нет, черт возьми, это ухо.

— Лучше я не буду трогать твой нос, а то еще выколю тебе глаз, — запротестовала Фредди.

— Разве у тебя нет ночного видения? — спросил он, пытаясь стащить с нее свитер.

— Ты стягиваешь с меня ночную рубашку. Осторожно! Грубиян, отстань! Ты оторвал мне бретельку. И сними свое колено с моего живота.

— Кажется, это мой локоть.

— Почему ты сполз? Поднимись сейчас же. Ты слишком высокий…

— У тебя нет спичек? — жалобно спросил Тони, голова которого оказалась у Фредди под мышкой.

— Тони, лежи спокойно. Я сейчас разденусь и, если ты не будешь вертеться, найду спички и освобожу тебя.

— Хорошо.

Не двигаясь, пока она стаскивала свитер, ночную рубашку, стягивала носки, он прислушивался к тому, как все это падало на пол. Пытаясь дышать под одеялами, он ощутил ее ласковые руки.

— Господи, командир эскадрильи, что это тут? А, это грелка. Я уж испугалась. А что бы ЭТО могло быть?

— Не трогай… это… пока.

— Почему? — невинно спросила Фредди. — Я чувствую дружеское расположение.

— Не надо, — взмолился он.

— Почему? Ты разве не знаешь, что идет война? «Кто не знает цены, тому не миновать нужды», — сказала Фредди и, закинув ногу ему на бедро, прошептала: — Что ты скажешь? Кажется, я нашла для нее правильное место.

В эту зимнюю ночь Фредди и Тони спали с перерывами. Задремав, они внезапно просыпались и сразу понимали, что снова охвачены желанием. Они открывали друг друга — два терпеливых, настойчивых исследователя. Глазами им служили пальцы, языки и ноздри. Они шептали друг другу слова любви и благодарности, опять засыпали, а просыпаясь, нарушали новые запреты. Проснувшись в очередной раз, Тони подумал, что они спят уже слишком долго. Сделав усилие, он встал, подошел к окну и чуть отодвинул маскировочную занавеску. Отскочив от окна, он нырнул под одеяло.

— Дьявол!

— Что случилось? — встревоженно спросила Фредди.

— Дети… они все на улице… только что закончили лепить снежную бабу прямо под твоим окном. Вчера ее здесь не было. Один Бог знает, как уже поздно.

— Взгляни на часы, дорогой.

— Я оставил их вечером у себя в комнате.

— Они подумают, что мы просто проспали.

— Только не Джейн, — уверенно сказал он.

— Мне все равно, — заметила Фредди. — Поцелуй меня, глупыш.

— Я хочу, чтобы они все знали! Я собираюсь все им рассказать! — возбужденно воскликнул он.

— Нет! Ты не посмеешь!

— Какой адрес у твоих родителей в Лондоне? — требовательно спросил Тони.

— Ты собираешься позвонить им и сообщить, что провел со мной ночь? — спросила Фредди, встревожась. Кажется, он способен на все.

— На следующей неделе я буду там и хочу встретиться с твоим отцом.

— Какого черта?..

— Сообщить ему о моих намерениях, конечно. Попросить его согласия, — ответил помятый и бледный Тони с большим достоинством.

— Боже мой, — проговорила Фредди, представив себе эту сцену. — Не думаю, что это правильная идея… это может… напугать его.

— Но я хочу жениться на тебе. Я думаю, ты понимаешь это. Поэтому мне надо поговорить с ним.

— А тебе не кажется, что сначала ты должен поговорить со мной?

— Конечно, но всему свое время. Сначала я должен ему представиться. Его не обидит, что я не слишком силен во французском?

— Нет, — фыркнула Фредди. — Не думаю. Ты и правда собираешься… просить разрешения… чтобы… ну… быть со мной?

— Конечно, если у тебя нет возражений.

— У меня нет сил возражать.

— Тогда я встречусь с ним, ладно?

— Знаешь… он вполне заслуживает приятного известия после всех этих лет.

— Что ты имеешь в виду, Фредди, дорогая?

— Может, когда-нибудь я расскажу тебе. А может, и нет.

— Когда-нибудь ты расскажешь мне все, — уверенно сказал он.

— Только после длительного и настойчивого ухаживания. А возможно, даже и тогда не расскажу. Или ты находишь ухаживание излишним после того, что с нами случилось сегодня?

— О, Фредди, я обожаю тебя. И это навсегда. А ты любишь меня?

— Немножко.

— И только?

— Не только.

— Насколько? — настойчиво спросил он.

— Я бы сказала тебе, но… грелка потекла.

17

Ошеломленная Дельфина стояла в дверях квартиры на бульваре Сен-Жермен, прислушиваясь к шагам Армана: он спускался по лестнице. Всего минуту назад он обнимал ее и она почти чувствовала, как ее защищает его любовь. Между тем сознание того, что он уезжает, леденило ей сердце. Теперь она осталась совсем одна, а Арман стал одним из миллионов французов, покинувших свои дома по приказу о всеобщей мобилизации второго сентября 1939 года. Никто не знал, надолго ли это. Несколько часов она испытывала отчаяние, все еще не веря в случившееся. Убитая горем, Дельфина не могла даже плакать. Она в оцепенении слонялась по квартире, то пытаясь наигрывать что-то на рояле, то залезая под плед. Она безуспешно пыталась представить, что вот-вот услышит, как Арман поднимается по лестнице, открывает дверь и входит в комнату.

Едва Арман покинул ее, Дельфина утратила способность отодвигать от себя реальность. Долгие месяцы это позволяло ей держать равновесие, будто она была канатоходцем и постоянно ходила по проволоке. Но это равновесие, обретенное благодаря Арману, продолжалось до того дня, мысли о котором она старалась отгонять от себя.

Теперь сработал инстинкт самосохранения, и Дельфина поняла, что наступил момент вернуться в свою крепость на Вилла-Моцарт. Пришло время критически оценить ситуацию, оказавшись в привычной обстановке, и понять, чем она была до того, как встретила и полюбила этого мужчину.

Запершись в спальне своего розово-бирюзового викторианского домика, Дельфина прежде всего подошла к секретеру и, отперев его, достала металлическую коробку. Здесь, в этом маленьком сейфе, среди документов и бархатных коробочек с ювелирными украшениями лежали ее синий французский паспорт и зеленый американский. Много лет назад, когда стало очевидно, что их пребывание в Лос-Анджелесе затянется, Поль де Лансель позаботился о том, чтобы обе его дочери имели двойное гражданство: французское и американское. Хотя обе были француженками, как и их родители, они всегда жили вдали от Франции, но Поль, как дипломат, не мог недооценивать преимущества американского паспорта.