Пока не сказано прощай . Год жизни с радостью

В случае с моей сестрой это равносильно тому, чтобы попросить собаку повести автомобиль.

Кстати, об автомобиле: Стеф страдает еще одной серьезной зависимостью — телефонной.

Каждый день она колесит по улицам нашего города на своей «мазде», спеша с одной встречи на другую, — красивая блондинка в ярко-красной машине с телефоном, прижатым к уху.

Как сказал однажды папа: «У нее машина на литиевых батарейках. Если телефон молчит, она не едет».

Когда случается что-то экстраординарное, Стеф тут же обзванивает кучу народу. Чем, сказать по правде, только вредит себе.

В прошлом году, пока мама была при смерти, расстроенная Стефи обзвонила несколько десятков человек и всем сообщила, что маме сделали операцию, а теперь у нее кровотечение и она, скорее всего, умрет. А потом мама выкарабкалась, и день спустя Стеф пришлось звонить всем опять.

Потом у мамы снова случилась неприятность, и она снова чуть не умерла, и Стефани снова била тревогу, а потом снова давала отбой.

«Стеф, прекрати! Ты сводишь себя с ума. Давай звонить, только когда это действительно необходимо».

На корабле, когда мы говорили о поисках ее кровной матери, я намекнула, что не стоит звонить всем подружкам без разбору и обсуждать эту тему.

— Не важно, что по этому поводу думают другие, — говорила я ей. — Попытайся взвесить все за и против сама. В тишине и покое. Прислушайся к тому, что подсказывает тебе сердце, а не люди вокруг.

Теперь я понимаю, что это и есть наша общая тема. То, что нас объединяет. Понимание этого пришло ко мне во время круиза.

Не приключения. Не путешествия.

А то, что мы всегда рядом друг с другом, когда надо облегчить душу. Разгрузить ум. Одним словом, когда необходимо поговорить по душам.

За полгода, прошедшие с поездки, мы со Стеф сблизились еще больше. Уже несколько месяцев она помогает мне одеваться, есть, причесываться, сидеть, стоять и ходить.

Недавно она летала со мной в Нью-Йорк, хотя смертельно боится самолетов и предпочитает обходиться без них. Но она знала, что без нее я не справлюсь с общественными уборными.

Я ведь теперь опять почти как двухлетний ребенок. Двухлетка с сигаретой в зубах. И Стефани, благослови ее Бог, безропотно подносит мне закурить, хотя по профессии она — пульмонолог.

«Только не говори моим студентам», — каждый раз просит она.

Правда, Стеф не самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю, особенно в ситуации стресса. Вот недавно она возила нас с Мариной на одну встречу на моем «БМВ» — машине, которую я купила исключительно из-за того, что она не закрывается на ключ и стартует от нажатия кнопки: я не могла больше поворачивать ключ в зажигании мини-вэна.

Теперь меня возит Стеф, сама я вести не в состоянии. Обычно все проходит нормально. Но в тот раз они с Мариной вышли и захлопнули все дверцы, совсем позабыв про ключи, а они остались в машине, со мной.

Было самое пекло, а я оказалась запертой в черной машине, с черным салоном, сама вся в черном. Я не могла ни вытащить из кармана ключ, ни протянуть руку, чтобы отпереть дверцу. Я же говорю: двухлетний ребенок.

И что же сделала Стеф? Запаниковала. Сначала она дергала за ручку, надеясь каким-то чудом открыть запертую дверцу. Потом стала вопить и биться в окно. Затем лихорадочно огляделась кругом в поисках… не знаю чего — может быть, камня, чтобы разбить стекло?

— Сбавь обороты, детка! — кричала я ей сквозь стекло. — Успокойся! Хватит!

Бедняжка Марина тоже пыталась успокоить Стефани, но без толку. От солнца моя сестра утратила присутствие духа. Хотела уже звонить в 911.

— Подожди, — сказала я ей. — Успокойся.

Пот тек мне в глаза. Вытереть его я не могла. Я сосредоточилась. Поерзав, передвинулась на своем сиденье влево, поближе к кнопке отпирания дверец, и, прицелившись, упала вперед, стукнув по ней головой.

Щелк! Замки открылись.

Я выкатилась наружу, «словно сосиска», как теперь со смехом вспоминает Стеф.

Когда мы приехали домой после той встречи, сестра снова заперла меня в автомобиле. И опять запаниковала, как в первый раз.

Недавно со мной произошел еще один неприятный случай, но тут уже я сама потеряла хладнокровие.

Перед этим я сломала большой палец левой руки — кость треснула, когда кто-то переворачивал меня с боку на бок, не поправив мне предварительно палец нерабочей руки. Я лежала в постели, отдыхала, когда моя собака Грейси наступила мне на упомянутый палец, — а весу в ней все шестьдесят фунтов. Я заплакала.

Стеф пыталась помочь. Я была так расстроена, что даже не могла объяснить ей, как меня надо положить, чтобы мне стало легче. Сестра растерянно стояла надо мной и тоже ревела.

О человеке многое можно сказать по его прикосновению. Меня ведь сейчас касаются многие люди, которые одевают меня, моют и помогают ходить.

Другим я то и дело говорю:

«Осторожнее. Медленнее. Не забудь про мой палец…» — или ногу, или какая там еще часть тела болтается сзади.

Стеф мне все время приходится говорить противоположное: чеши энергичнее, дави тверже, тяни сильнее. Ее прикосновения слишком легки.

Мои спутанные волосы она причесывает так деликатно, точно выполняет хирургическую операцию.

— Да запусти ты щетку поглубже и потяни как следует!

— Я просто не хочу делать тебе больно. Ты уверена?

— Дорогая, я бы не просила, если бы это было больно.

Она гладит меня по голове всякий раз, когда убирает волосы с моего лица.

Она говорит:

— Для тебя я сделаю что угодно.

И я ей верю. Я верю в нее.

Мои дети ее обожают.

— Здравствуйте, сладенькие мои! — приветствует она их при каждой встрече.

Когда Марина по неосторожности обесцветила клок волос надо лбом, она пошла к Стефани, чтобы та помогла ей все поправить.

Уэсли сидит у нее на коленях дольше, чем у кого бы то ни было, включая меня.

— Можно я у тебя переночую? — частенько просит он ее.

Не считая Джона, Стефани — единственный человек на всей планете, кому я могу спокойно доверить воспитание моих детей. Я знаю, что она будет любить их, как своих.

Не иначе как Господь в Провидении своем наградил меня такой сестрой.