Пока не сказано прощай . Год жизни с радостью

Несколько дней спустя я, Нэнси и Пэт полетели к ней в Ноксвилл, штат Теннесси, куда она только что переехала. Это был первый полет, который я провела в инвалидном кресле. Еще одна веха осталась позади.

Вспоминаю, как мы с Нэнси наперебой вышучивали эту почти мифическую женщину. Смеялись, как бы нам не пришлось, одевшись с ног до головы в черное, забраться в ее дом в поисках Библии, совершив тем самым грех, преступление и подвиг любви в одном флаконе.

И думаю, что из чувства благодарности мне придется стереть из памяти все, что я слышала плохого о Барбаре. Потому что она была добра.

В тот день Барбара пришла к нам в отель. Ее привезла туда в большом зеленом «мерседесе» ее компаньонка. Пэт помог ей подняться. Она опиралась на элегантную трость — единственное, что указывало на ее возраст, а ей несомненно перевалило за семьдесят.

У нее были темно-русые волосы, оттенявшие прозрачные голубые глаза. Безупречная кожа. Пахло от нее розами.

— Рада нашей встрече, — сказала она, садясь подле меня и беря мою почти безжизненную руку. — Как вы долетели?

В другой руке у нее была Библия.

Когда она заговорила о Паносе, ее голубые глаза расширились и взгляд стал мечтательным.

— Он и я, мы были как одно целое.

Она была необычайно красива.

И воспитанна. Не засыпала меня вопросами, не глазела. Пригласила нас отобедать вместе. По тому, как она выбрала в ресторане определенный столик и заказала блюда, не глядя в меню, я поняла, что она там постоянная клиентка.

Я подумала о том, как тяжело, наверное, было ей узнать, что мужчина, которого она считала только своим, имел когда-то другую жизнь. Она переехала в Ноксвилл, где никого не знала, и мне это показалось печальным и странным. Мне стало ее жаль.

В тот вечер она отдала мне Библию.

Вернувшись в отель, мы с Нэнси и Пэтом раскрыли ее. Нэнси первая сказала:

— По-моему, это не та Библия!

Нэнси описала нам свою семейную Библию — толстенный том на немецком языке, с крошащимися от старости страницами, у которого в доме была отдельная полка.

Библия, которую передала мне Барбара, выглядела новехонькой. Стандартного размера, на английском языке, в деревянной обложке, украшенной греческим православным крестом. Мы проверили год выпуска: «1957».

Тут Пэт вспомнил, что видел магазин религиозной литературы прямо рядом с отелем.

— Нас поимели! — заключил он. — Гребаные хилроды! — И снова завел свою песню на тему «я ее урою».

— Люди, успокойтесь, — сказала я. — Поговорим с ней завтра у нее дома.

Нэнси послала моим родственникам на Кипр сообщения, чтобы уточнить, как выглядела семейная Библия. Мой айфон запиликал перед рассветом. Это была Сулла. Нэнси поговорила с ней.

Просыпаясь, я слышала, как Нэнси попросила описать семейную Библию и тут же воскликнула:

— Что? Ты не знаешь???

Выяснилось, что Сулла не видела этой Библии с детства. По ее словам, единственным, кто мог ее опознать, был Зенон, тот самый столетний старец, которого мы видели два года назад.

— Он еще живой? — ляпнула спросонья Нэнси.

Когда к нам присоединился Пэт, мы поделились с ним обеими новостями — плохой и хорошей. Хорошая заключалась в том, что один человек, способный опознать подлинную Библию, существует. Плохая в том, что этот человек… не вполне надежен.

— Погодите, я не понял, — переспросил Пэт. — Нашему свидетелю что, сто два года?

— Ага! — ответили мы со смехом.

Мы поклялись не снимать осады с дома Барбары, пока не найдем настоящую Библию.

В тот день мы встречались с Барбарой в чудесном месте, маленьком ресторанчике «Северный берег». Про обед я помню только две вещи: (1) Мороженое. Домашнее. Карамельно-лаймовое. Лучшее, какое я ела в жизни. (2) Прорыв в наших отношениях с Барбарой.

За едой я рассказала ей историю моей кровной матери. Я поняла, что Барбара то ли слишком хорошо воспитанна, то ли просто боится этой темы и потому ни за что не спросит сама. Я, конечно, не знала, когда начались их отношения с Паносом, и потому совсем не была уверена, зачали меня до или во время их… гм… брака.

Потихоньку я подвела ее к вопросу о том, как они встретились. Она была пациенткой в больнице, где он работал. А потом они поженились. В 1967-м.

Ф-фу-у!!!

Гораздо позже моего зачатия.

И я попросила Барбару запомнить, что беременность — то есть я — случилась куда раньше, чем она познакомилась с Паносом.

— То есть это не бросает ни малейшей тени на все то, что было с ним у вас, — сказала я ей.

И увидела, как с признательностью и облегчением расширились ее голубые глаза.

Потом мы поехали в ее дом, огромный даже по американским меркам, в одном из престижных пригородов Ноксвилла. Дом, в котором она жила одна.

Барбара с трудом взбиралась по ступеням высоченного крыльца. Пэту пришлось помогать нам обеим. Без него мы вообще не справились бы с той поездкой. Я разъезжала повсюду в кресле-каталке, и ему приходилось то грузить меня в автомобиль, то вытаскивать. Однажды я услышала, как он вздохнул, закидывая мое кресло в багажник.

— А вот и наша самокатка! — сказал он бодро.

Он мог быть безупречным джентльменом, когда хотел. И даже придержал свой язык в присутствии Барбары. Она была слишком леди (в отличие от меня), чтобы находить его словесные бомбы забавными.

Дом Барбары был отделан в барочном стиле, со множеством золотых акцентов и изысканной мебелью. Чопорной, как сама Барбара. А еще у нее было трио крохотных собачонок. Их тявканье разносилось по всему дому.

Мы сели. И тут я поняла, что никогда не видела почерка Паноса.

Вы можете что-нибудь сказать о человеке по тому, как он пишет? Я могу.

Я спросила у Барбары, можно ли взглянуть на письма, которые он писал ей. Сейчас я даже съеживаюсь от ужаса, вспоминая свою тогдашнюю наглость: еще бы, требовать, чтобы она раскрыла личную сторону их общения.

Нет, я их не увидела.

Но зато что я увидела вместо них!

Барбара принесла многочисленные газетные вырезки со статьями, в которых описывались достижения Паноса в клинике Мэйо. Истории спасенных им пациентов. Награды, которые он получил. Книги, которые он написал, благотворительные кампании, в которых он участвовал.