Пока смерть не разлучит...

Со стороны набережной послышался неясный шум, который всё нарастал. Из сада за домом было видно, как сотни людей идут с того берега Сены, направляясь к Марсову полю. Адриенна разобрала надпись на полотнищах, которые они несли подобно хоругвям на процессии в праздник Тела Господня, — "Свобода или смерть". Лозунг американских колонистов… Вот только американцы были готовы умереть за свою свободу, а эти люди готовы убивать.

Они шли, шли, шли, их поток не иссякал… Около полудня по улице Бурбон проследовал конный отряд Национальной гвардии, а затем по булыжникам загрохотали лафеты — к Марсовому полю везли пушки.

Жильбера Адриенна не видела, но он наверняка уже там, проехал коротким путем. Он подвергается опасности! А она здесь и ничем не может ему помочь! Может, отослать охрану к нему? Нет, он не похвалит её за это. Да, он всё предусмотрел: зверь близко, а в доме дети…

До Марсова поля не больше получаса ходьбы. Адриенна отправила слугу на разведку. Он вернулся, сообщив, что люди поют и танцуют у Алтаря Отечества, но национальные гвардейцы наготове, и генерал с ними. Господи, благодарю Тебя! Он жив! Господин маркиз толковал с комиссарами из Коммуны: говорят, что утром здесь, у Алтаря, убили двух человек. Какой ужас!

Солнце зависло над Марсовым полем, напоминая, что скоро вечер и пора расходиться по домам. Жильбер всё ещё там; Адриенна не находила себе места. Берегом реки проскакал большой отряд Национальной гвардии с красным флагом впереди. Красный флаг! Они будут стрелять! Вдалеке послышался бой барабанов. О Господи! Это сигнал к атаке!

Выстрел! Потом другие… ещё, ещё!

— Мама, мне страшно! — Анастасия бледна как полотно. — На улице много людей, они идут сюда и кричат!

— Они здесь! Какое счастье! — Адриенна исступленно целовала изумленную дочь. — Они ушли оттуда! Твой отец в безопасности!

Она быстро спустилась в зал и спокойно отдала распоряжения сержанту: построить взвод в боевой порядок во дворе, поставить стрелков к окнам во втором этаже.

— Мама, мама, разбойники лезут в сад через забор! — возбужденно закричал Жорж. Он держал небольшое ружье — подарок отца на десятилетие.

Стрелки побежали вверх по лестнице.

Шум на улице громче, уже совсем близко.

— Убьем его жену и принесем ему её голову!

Во дворе раздался залп — в воздух, предупредительный. "Принесем ему" — значит, Жильбер жив, с ним они ничего не сделали. Звон стекла — это они бросают с улицы камни. Адриенна велела детям и слугам лечь на пол и накрыть чем-нибудь голову. Жоржу досадно, что его не пускают сражаться с разбойниками, точно он ещё маленький. Виргиния плачет, спрятавшись за креслом. Двери в сад накрепко закрыты, но если разбить окно гостиной… Конский топот со стороны набережной, выстрелы, крики… Адриенна прижимает к себе дочерей, как наседка прикрывает крыльями цыплят.

— Папа, папа! Мы здесь! — Это голос Жоржа.

Жильбер?!

Он входит; они бросаются к нему; он обнимает всех сразу, целует невпопад и снова уходит…

16

Ферзен показал свой пропуск гвардейцам и выскользнул за садовую ограду. Пропуск на чужое имя, сам он одет слугой. За последний год он поднаторел во всём этом: переодеваниях, шифрах, актерстве, обнаружении слежки за собой. Выйдя из Тюильри на улицу Сент-Оноре, он миновал Пале-Рояль, свернул с улицы Ришелье в узкий переулок, нырнул в подворотню, выждал немного, вернулся обратно… Убедившись, что "хвоста" нет, он плотнее завернулся в плащ, не спасавший от резкого февральского ветра, и зашагал на улицу Клиши.

— Ah, eccolo! — раздался громкий голос из гостиной, как только в прихожей звякнул колокольчик. Двери раскрылись, Элеонора показалась на пороге. — Poverino! Hai fame? [11]

Аксель терпеть не может этот крикливый голос итальянской торговки. Он совершенно не согласуется с чистой, греческой красотой Элеоноры! Но она прекрасная актриса, она дает ему понять, что у неё гости.

— No, mamma, grazie! Invece, sono stanco [12] .

11

А, вот и он! Бедняжка! Ты голоден? (итал.)

12

Нет, мама, спасибо! Но я устал (итал.).

Сбросив тяжелые промокшие башмаки, Ферзен всунул ноги в домашние туфли и пошел к себе на чердак.

Для всех он — Евгений Франки, сын Элеоноры, которого она прижила в юности с герцогом Вюртембергским. На самом деле Элеонора старше его всего на пять лет, но Аксель выглядит гораздо моложе своих тридцати шести, сойдет и за двадцатитрехлетнего. Кроуфорд специально уволил старых слуг и нанял новых, чтобы никто не узнал в сыне мадам шведского графа, который пробыл в этом самом доме почти до полуночи перед злосчастным побегом королевской семьи.

Ошибки служат нам уроком. В этот раз они исключены, всё продумано до мелочей. Но…

— Он отказался.

Гости ушли, люстра потушена; они сидят втроем за ломберным столиком, на котором стоит деревянный подсвечник в виде кобры — Кроуфорд привез его из Индии. Доброе лицо Кроуфорда выглядит несчастным; Элеонора вздыхает: "О Madonna!" Зеленую берлину с желтыми колесами она заказала на собственные деньги; проследила, чтобы туда погрузили ею же купленную провизию, посуду, прочие нужные в дороге вещи, потратив в общей сложности триста тысяч ливров; не побоялась пойти в русское посольство за паспортом на имя баронессы Корф. Паспорт ей выдали с любезной улыбкой: разве можно в чём-нибудь отказать Элеоноре? Она удивительная женщина. Великодушная — это слово придумано для неё. Кроуфорд вхож в лучшие дома и бывает при дворе, Элеонору же нигде не принимают, потому что она не обвенчана с Кроуфордом; королеву она видела только мельком, издали — в театре, на балах в Опере, и еще она прекрасно знает, что Ферзен любит Марию-Антуанетту, и тем не менее она делает всё, что в её силах, для спасения королевы. Какая другая женщина была бы способна на такое?

Аксель обожает их обеих. Элеонора прекрасна, добра и щедра; у неё умное сердце; она наслаждается моментом, не отравляя его ревностью или подозрениями, и потому с ней всем так хорошо. Аксель мог бы жениться на ней — да-да, он ведь не Иосиф П, который был вынужден расстаться с ней из-за материнского окрика; он знатен, а она простолюдинка, ну и что, она ведь не содержанка Кроуфорда, а вдова англичанина Салливана, она богата и независима. Возможно, когда-нибудь он заставит её выбирать между ним и Кроуфордом, но не сейчас, потому что сейчас он должен думать об Антуанетте. "Скажу Вам на прощание, мой дорогой и нежный друг, что я люблю Вас безумно и никогда, никогда не проходит и минуты без того, чтобы я не обожала Вас", — это письмо он получил в январе в Брюсселе и сразу примчался в Париж. Антуанетта не сможет принадлежать ему целиком, но это тоже неважно. О спасении её души пусть позаботится кто-нибудь другой, а его задача — сохранить в целости её тело. Новый план безупречен: бежать в Англию через Нормандию и уже там готовить коалицию европейских держав для возвращения трона французскому монарху. Людовик отказался.

Прованс, выехав из Малого Люксембургского дворца в тот же день, что и королевская семья, без помех прибыл в Мобёж. Да и король добрался бы до Монмеди, несмотря на все недоразумения, если бы не усердие этого почтмейстера Друэ из Сент-Менеуля. Черт бы его побрал! Не зря он так выслуживался: Национальное собрание выплатило этому иуде тридцать тысяч ливров, а не тридцать серебренников.

Испанский король никак не отреагировал на арест своего кузена, тогда Прованс и Артуа буквально вырвали у императора и прусского короля заявление о том, что они не откажутся использовать "самые действенные средства" для восстановления монархического правления в интересах европейских государей и для блага французов. Фридрих-Вильгельм подписал его только ради секретных статей, в которых Леопольд II обещал не препятствовать прусским притязаниям на часть Польши. Брат Антуанетты противится войне с революционной Францией, не желая новых бед своей сестре. А вот в Национальном собрании воинственные настроения нарастают, и Людовик XVI их поддерживает. В декабре он всех удивил, поддержав декрет против своего родного дяди, курфюрста Трирского, и заявил, что заставит его выслать из Кобленца французских эмигрантов, хотя прежде наложил вето на декрет об эмиграции. Всё ясно: он ведет политику "чем хуже, тем лучше" — размахивает факелом, надеясь, что летящие в сторону европейских монархов искры всё-таки заставят их принять "действенные меры". Это опасная игра…

Уезжают все, кто может. Герцог де Ришелье немедленно покинул Париж, как только получил в конце июля письмо от Потемкина с предложением вернуться на русскую службу. В сентябре приняли Конституцию, на радостях объявили всеобщую амнистию — выпущенные на волю офицеры из дворян отправились в Кобленц. Ферзен сказал Людовику, что уезжает в Испанию, но Антуанетта знает, что он всё ещё здесь. Вот уже две недели Аксель живет в маленькой комнатке на чердаке, соседствуя со служанкой Жозефиной. Его предложение остается в силе. Если она действительно его любит и думает о нём, настала пора делать выбор.