Пока смерть не разлучит...
Шрифт:
За обедом Наполеон выложил свою новость: ему скоро придется уехать в Геную с очень важным и (вилка многозначительно зависла в воздухе) секретным поручением. Нет-нет, это государственная тайна, он никому ее не скажет, даже если его станут пытать.
— Уу, — надула губки Дезире. — Надолго?
Наполеон перехватил ревнивый взгляд Жозефа и внутренне улыбнулся.
— Недели на две.
Люсьен смотрит на него испытующе: чувствует, что брат явно чего-то не договаривает. Ах, Люсьен! Это из-за него семью Буонапарте изгнали с Корсики, а их дом разрушили: восемнадцатилетний юнец, служивший личным секретарем у генерала Паоли, заделался якобинцем, взял себе псевдоним "Брут" и разоблачил измену главнокомандующего, не желавшего подчиняться французским республиканским законам.
Впрочем, разрыв с "отцом отечества" помог Наполеону избежать возможного ареста: когда в Конвент поступил донос о том, что гражданин Буонапарте в Марселе укрепляет местные "бастилии" (два форта у входа в порт), кляузе не дали хода. Огюстен Робеспьер заявил, что корсиканец Буонапарте — один из лучших патриотов Франции, потому что не поддался на уловки изменника, продавшегося англичанам и провозгласившего Георга III королем Корсики. Артиллерийского капитана, отбившего у англичан Тулон, не считаясь с разрушениями, произвели в бригадные генералы и отдали под его начало всю артиллерию Итальянской армии. Младший брат Робеспьера приехал к Наполеону в Ниццу, присоединенную к Республике в плювиозе Второго года; они прекрасно поговорили. Буонапарте изложил комиссару Конвента свой план будущей военной кампании в Италии. Генуя, Пьемонт — это только начало, много времени не займет; останавливаться нельзя, нужно идти в Ломбардию, Венецию, Триест! Не давать австрийцам спуску! Нести знамя Свободы туда, где когда-то уже была Республика — в Рим! У Огюстена загорелись глаза, когда он это услышал. Он уехал в Париж, а Буонапарте получил приказ с секретными инструкциями. Ему предстоит поездка в Геную с поверенным в делах Французской Республики. Пока дипломат будет вести переговоры о торговле и нейтралитете, военный должен осмотреть крепость Савону, разведать все укрепления в окрестностях Генуи, разузнать всё о состоянии артиллерии противника и выяснить истинные намерения генуэзцев, которых австрийцы склоняют к вступлению в коалицию, поскольку депешам французского посла, похоже, нельзя доверять.
После обеда Наполеон заперся в кабинете с Жозефом и Люсьеном. От напускного веселья не осталось и следа, вид у него был теперь серьезный и озабоченный.
— Стоит мне только захотеть, и я уже завтра уеду в Париж. Мне предлагают место Анрио, я должен дать ответ сегодня вечером. Что скажете?
Братья задумались. Анрио был временным командующим Национальной гвардией; он собирался стать депутатом Конвента от якобинцев и санкюлотов; на его место метил Лазарь Карно, у которого был зуб на Наполеона.
— Да, есть о чем подумать, — с невеселой усмешкой сказал тот. — В Париже не так легко сохранить голову на плечах, как в Сен-Максимене. Младший Робеспьер, конечно, честный человек, но его братец шутить не любит.
Жозеф и Люсьен попытались что-то возразить, но Наполеон оборвал их:
— Я не стану служить этому человеку! Нет, никогда! Я знаю, что пригодился бы ему на месте коменданта Парижа, сменив этого дурака Анрио, но не хочу. Мое место — в армии. Дайте срок, я еще буду командовать в Париже.
Легкий стук заставил их разом повернуть головы. Дезире Клари просунула в дверь свою лукавую рожицу:
— Вы еще долго будете секретничать? Идемте играть в фанты!
Ей скоро исполнится семнадцать; Жозеф ждет, пока она "войдет в возраст", чтобы жениться на ней. Неужели он не видит, какими глазами смотрит на него Жюли?
Они спускаются обратно в гостиную: детям хочется играть с "большими". Ну что ж, фанты так фанты.
— В хорошей семье один из супругов должен уступать другому. — Наполеон опять улыбается, как будто никакого серьезного разговора и не было. — Ты, Джузеппе, нерешительного нрава, и Дезире тоже, а я и Жюли знаем, чего хотим. Поэтому тебе лучше жениться на Жюли, а Дезире станет моей женой.
Он вдруг схватил Дезире за талию и усадил к себе на колени.
— Вы ведь хотите стать моей женой?
Девушка покраснела и потупила глазки. Они оба так похожи! Жозеф старше Наполеона всего на полтора года. Но Жозеф добрый и милый, а Наполеона
она слегка робеет: в нём есть какая-то неистовая сила, которая пугает ее. Он смотрит на нее в упор холодными серыми глазами и требует ответа — сейчас, немедленно.— Я не знаю…
— Но вы не выйдете замуж за другого, пока я не вернусь?
— Хорошо…
Ей хочется вырваться из его рук и уйти, но она почему-то остается.
— Только я буду звать вас Евгенией, — шепчет он ей на ухо. — Не люблю откровенных имен [22] .
Круглый бассейн в бывшем саду Тюильри, который теперь назывался Национальным садом, накрыли пирамидой с аллегорическими фигурами по углам: чудовище Атеизма окружали Честолюбие, Эгоизм, Раздор и ложная Простота; у каждого из них написано на лбу: "Единственная надежда заграницы". Робеспьер в небесно-голубом костюме, с трехцветным шарфом через плечо и букетиком из цветов и колосьев в левой руке, взял в правую руку факел.
22
Дезире (D'esir'ee) означает "желанная". Поскольку католикам дают при крещении несколько имен, полным именем Дезире Клари было Бернардина-Евгения-Дезире.
Давид затаил дыхание. В сценарии придуманного им праздника предстоящая сцена была описана так: "Председатель подходит, держа в руках факел; группа воспламеняется и обращается в небытие с такою же быстротой, как заговорщики, сраженные мечом закона". Только бы Руджиери его не подвел! Да нет, всё будет хорошо, Руджиери — потомственный пиротехник, ни один праздник при старом режиме не обходился без их фейерверков, а сейчас он — "пиротехник Французской Республики, единой и неделимой". Пока Давид драпировал статую Атеизма, Руджиери рассказывал во всех подробностях, какими горючими веществами он ее пропитал. Вспышка! Раз… два… три… четыре… Получилось! Из-под черных ошметков сгоревшего картона выступила статуя Мудрости.
Дождавшись, пока огонь окончательно угаснет, Робеспьер начал читать свою речь.
— Высшее Существо не создавало королей, чтобы пожрать человеческий род; оно не создавало жрецов, чтобы впрячь нас в царскую колесницу подобно скоту и явить всему свету пример низости, гордыни, коварства, алчности, разврата и обмана. Нет! Оно создало мир, дабы явить свое могущество; оно создало людей, чтобы они помогали друг другу, любили друг друга и пришли к счастью по дороге добродетели. Это Высшее Существо вложило в грудь торжествующего угнетателя угрызения совести и ужас, а в сердце невинного угнетенного — спокойствие и гордость; это Оно заставляет праведника ненавидеть злодея, а злодея — уважать праведника…
Колесница, запряженная четырьмя быками и нагруженная "плодами французской земли" (разумеется, бутафория) и различными инструментами ("символами простых радостей природы, кои трудолюбивый и чуткий народ должен предпочесть гнусным сокровищам своих подлых врагов"), двинулась к мосту через Сену.
На пути к Марсову полю процессия сильно растянулась и растеряла свою торжественность. Робеспьер, шедший впереди колесницы, слышал не оборачиваясь, что депутаты Конвента идут не в ногу. И неужели даже в такой торжественный день нельзя воздержаться от болтовни и дурацких шуток! Кто из них сказал: "Римляне одеты по испанской моде"?
При появлении кортежа оркестр грянул Гимн Высшему Существу, написанный Госсеком; многоголосый хор подхватил слова Теодора Дезорга:
Ты высек искру из небытия И солнца свет пролил дождем над новью. Так дай нам мудрости бессмертной, не тая, И сердце озари любовью.За представителями народа шли революционные солдаты и Национальная гвардия. Людская змея медленно вползала, извиваясь, на "священную гору", на вершине которой стояло Дерево Свободы, а рядом — колонна со статуей Геракла, держащего факел. С вершины Робеспьер произнес вторую речь, выслушанную крайне невнимательно.