Пока ваш подросток не свёл вас с ума
Шрифт:
«Вам нужно просто перестать говорить об этой музыке», — сказал я Питеру и Гейл после того, как Эми вышла из комнаты.
«Но я действительно ненавижу эту музыку, — сказал Питер. — И думаю, что этот хлам приводит детей к наркотикам, депрессии и еще бог знает к чему».
«Я уверен, вам известно, что то же самое говорили про Элвиса и „Битлз“… и, возможно, даже про панфлейты».
Он пожал плечами, не желая уступать.
«Поверьте, я вас понимаю, — продолжал я, — но вы не можете заставить ее разлюбить это, и чем больше вы будете говорить, что ненавидите эту музыку, тем чаще она будет ее слушать.
Питер кивнул: «Я знаю, но я волнуюсь, мы становимся чужими. Кажется, сейчас ей уже ничего не нравится во мне».
«Конечно, не нравится. Это ее работа».
Питер засмеялся: «Вы так говорите, как будто это действительно ее работа».
«Так и есть».
«О!..»
Потом я некоторое время объяснял Питеру и Гейл некоторые вещи — про половое созревание, развитие мозга и базовые принципы. К концу разговора им, казалось, стало гораздо лучше. Неудивительно, ведь они получили более реалистичный взгляд на то, что происходит с их дочерью: она просто взрослеет.
«Значит, мы просто оставляем ее в покое с этой ужасной музыкой?» — спросила Гейл.
Я кивнул: «Да».
«Я всё еще ненавижу этот хлам», — сказал Питер.
«Ну, возможно, есть кое-что, что вы можете сделать, — сказал я. — Возьмите альбом, который вы очень, очень ненавидите, и начните его слушать. Однажды утром, когда вы будете вместе, спросите, не могла бы она поставить его, и когда будете ехать с ней в машине — тоже. Ведите себя так, словно вам начинает нравиться. Если вы полюбите такую музыку, она может подумать, что это не так уж круто».
Гейл засмеялась, а Питер сказал: «Здорово».
«Стоит попробовать», — ответил я.
У Питера, Гейл и Эми всё пошло на лад. У Эми появилось личное пространство, и она стала спокойнее и добрее относиться к родителям. Они установили основные правила по поводу музыки в доме и позволили ей выбирать. Самое приятное заключалось в том, что чем больше была возможность выбора у Эми, тем меньше было споров и тем чаще всё кончалось приятными беседами. Мало-помалу в их доме снова появились маленькие блестящие желтые солнечные зайчики разговоров.
Интересно, что Питер действительно попробовал этот трюк с альбомом, который он больше всего ненавидел, и, к его огромному удивлению, Эми он разонравился. В каком забавном мире мы живем!
Что мы отсюда усвоили
Музыка, которую слушают дети, может звучать как дерьмо, но с ними всё в порядке.
Нам может быть чужда молодежная культура, но это нормально. Если бы мы носили мешковатые джинсы, из которых вылезают трусы, и надевали кепки набекрень, они бы все ходили в костюмах.
Для подростков в порядке вещей находить что-нибудь, что нам не понравится. Так они ищут свое место в мире.
Не пытайтесь бороться с молодежной культурой. Вы проиграете.
Признайте за подростками их основное право — искать свою индивидуальность.
Что бы они ни нашли, вряд ли это будет хуже панфлейт.
22 Ворчливый город
Злобные мальчики, матери и сыновья, недостаток общения
Информация о пациентах
Семья: Кэрол и Джон (родители), Дэвид (15 лет).
Проблема: Очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень много споров и ссор.
Гнев — словно птичий грипп: если вовремя не ввести карантин, не успеете оглянуться, как настанет конец света.
Кэрол и Джон были на ранней стадии пандемии. Их пятнадцатилетний сын Дэвид в целом был очень славным мальчиком. Никаких проблем в школе, хорошие друзья, и в гостях он вел себя прилично. Их родственники знали о том, что дома у него не всё в порядке, но сами никогда не видели ничего такого. Я не сомневаюсь, что если бы Дэвид увидел старушку, которую нужно перевести через дорогу, то немедленно помог бы. Но дома у него творился настоящий кошмар.
Дэвид с родителями только вошли в мой кабинет, а уже все выглядели раздраженными. Когда я спросил, с чего лучше начать, Кэрол разразилась пылкой тирадой о недостатках Дэвида. Я слушал мрачно, Джон — безропотно, а Дэвид вовсе не слушал. У Кэрол накопилось столько обиды, что мне даже захотелось ее остановить, несмотря на то что я мог бы заработать целое состояние на таком продолжительном сеансе. Это была лавина слов.
Через некоторое время я поднял руку: «Хорошо, сдаюсь: во всем виноват Дэвид».
Дэвид сильнее вжался в кресло.
«Тебе есть что сказать?» — спросил я его.
«Нет», — ответил он, злобно посмотрев на меня.
«Давай, у тебя должны быть возражения».
«Ничего», — сказал он, помотав головой.
«Видите, — сказала Кэрол. — Видите, с чем приходится иметь дело?»
Я повернулся к Джону: «Какое участие вы принимаете во всем этом?»
Он пожал плечами: «Не знаю, на самом деле никакого».
«Что-то в вашем голосе подсказывает, что это не так», — сказал я.
Джон взглянул на жену, потом на сына.
«Я влип, оказавшись между этими двумя, — ответил он. — Всё, что я делаю, — неправильно».
«Как же так?»
«У нас дома постоянные ссоры, и я оказываюсь между молотом и наковальней. Если я защищаю сына, бесится Кэрол, а если ее — бесится Дэвид».
«Нет, я не…» — начала было Кэрол, но я остановил ее профессионально отточенным жестом.
«Давайте позволим Джону высказать свою точку зрения», — сказал я, рассчитывая на то, что особое выделение слова «позволим» смутит Кэрол. Сработало.
«Иногда я слышу, как начинается ссора, — говорил Джон. — Это в ее духе. Кэрол начинает злиться, а потом лезет к Дэвиду. Если я вмешиваюсь, то тоже получаю свое. Если нет, Дэвид начинает огрызаться на мать, и мне всё равно приходится вмешаться. Я не начинал эту ссору, но вдруг я оказываюсь посреди ринга и пытаюсь разогнать их по углам».
Относительное спокойствие Кэрол и Дэвида подсказывало мне: возможно, им не нравится то, что говорит Джон, но это правда.
«Так почему ссоры внезапно стали тяжелее?» — спросил я.