Покаяние брата Кадфаэля

— Наверняка так оно и есть, — миролюбиво промолвил Кадфаэль, видя, как юноша тщетно пытается найти ответ на мучивший его вопрос. — Ну да ладно. Главное, что втроем мы сделаем все, чтобы вызволить Оливье. Подождем до Ковентри и посмотрим, что удастся там разузнать.

До Ковентри спутники добрались к середине следующего дня. Было прохладно, но светило солнышко, а поездка явно отвлекла Ива от невеселых мыслей. Он раскраснелся и оживился. Подъехав к городу с севера, они первым делом увидели старые, но еще крепкие стены, возведенные графом Леофриком, а затем, миновав ворота, и узенькие, извилистые, но чистые и вымощенные улочки. С тех пор как город стал епископской резиденцией, его старались содержать в образцовом порядке. Личфилд был дороже сердцу Роже де Клинтона, однако он держал кафедру в Ковентри, невзирая на то что этот город постоянно оказывался в центре раздоров и то и дело подвергался грабительским набегам со стороны представителей обеих враждующих партий. Епископ был не из тех, кто избегает разделять опасности и невзгоды со своей паствой. Присутствие доблестного прелата до известной степени служило городу защитой, но в такие лихие времена ничто не могло полностью гарантировать безопасность. На улицах можно было приметить следы былых осад и нападений, которые еще не успели полностью ликвидировать. Оно и не диво — когда в стране усобица, вояки и с той и с другой стороны частенько соблазняются возможностью попросту пограбить. Даже находившийся внутри города маленький деревянный замок Ранульфа Честерского, судя по его виду, лишь недавно перенес осаду и едва ли мог послужить достойной резиденцией для короля, благосклонности которого старался добиться граф. Потому он и предпочел принять высокого гостя в замке Маунтсоррель, довольно далеко от города.

Ковентри был поделен пополам, и владели им два сеньора: одной половиной — епископ, а другой — граф. Время от времени между графской и епископской половиной возникали споры из-за всяческих прав и привилегий, но в конечном итоге разрешались они мирно, на общем совете всех свободных горожан. В нынешней Англии было немного городов, которые бы так быстро залечивали раны и восстанавливали разрушенное. Это можно было заметить хотя бы по царившей на улицах деловой суете. Купцы и разносчики выставляли напоказ товары, стремясь привлечь внимание съезжавшихся в город важных господ. Маловероятно, чтобы прозорливые торговцы рассчитывали, будто это собрание продлится долго и в конечном итоге приведет к миру, но резонно полагали, что там, где соберутся бароны и графы, можно надеяться на поживу.

Над покосившимися фасадами зданий колыхались штандарты прославленных фамилий, слуги в гербовых ливреях сновали между воротами приората, странноприимными домами, тавернами и постоялыми дворами. Ковентри не был обделен вниманием паломников, ибо обладал такими святынями, как мощи святой Осбург и рука Блаженного Августина, а также множеством менее значительных реликвий. Уже добрых сто лет богомольцы стекались в этот город, а уж теперь, когда прибыло столько знати, церковь явно внакладе не останется. Заботясь о своей репутации, все эти лорды и бароны сделают более чем щедрые пожертвования.

Друзья медленно протискивались сквозь суетливую гомонящую толпу, и, по мере того как приближались к приорату Святой Марии, настроение Ива поднималось все больше и больше. Царившее возбуждение придавало городу приветливый вид и порождало ожидания и надежды. Юноша показывал своим спутникам незнакомые им гербы и девизы и то и дело дружески приветствовал молодых рыцарей и сквайров из свиты императрицы.

— Видать, Хью Байгод спешно прискакал из Норфолка, опередив нас. Все эти люди — его вассалы, они носят его цвета. А видите всадника на вороном коне — вон того? Это Реджинальд Фицрой, младший из сводных братьев императрицы. Тот самый, кого Филипп меньше месяца назад захватил в плен, а потом освободил по велению короля. Странно, — Ив покачал головой. — Как Филипп вообще отважился коснуться его, ведь Роберт по-братски любит Реджинальда и во всем его поддерживает. Надо отдать должное Стефану — он ведет честную игру, и если обещает безопасный проезд, то свое слово держит.

Въехав в широкие приоратские ворота, они попали на просторный, но сейчас запруженный народом двор. Местные братья в бенедиктинских рясах, изо всех сил старавшиеся соблюдать и поддерживать обычный порядок, совершенно терялись среди вельмож и их многочисленной челяди. Одни всадники въезжали в ворота, другие выезжали из них, чтобы посмотреть город или повидать друзей, конюхи с трудом удерживали под уздцы приплясывавших от возбуждения лошадей, сквайры расседлывали коней своих лордов и сгружали поклажу. Хью посторонился, давая дорогу рослому, великолепно одетому всаднику, собиравшемуся покинуть двор.

— Это Роберт из Херефорда, — пояснил Ив. — Он унаследовал графство от отца, погибшего на охоте пару лет назад. А вот тот — тот, который только что оглянулся со ступеней, — Хэмфри де Богун, лорд-управляющий нашей государыни. Должно быть, она и сама уже приехала…

Неожиданно юноша осекся. Кадфаэль проследил за его ошарашенным взглядом и узрел вальяжного, самоуверенного мужчину, размашистым шагом спускавшегося по каменным ступеням. Как раз в этот момент никого другого на лестнице не было, и монах мог без помех разглядеть незнакомца. Прекрасно сложенный, лет тридцати пяти, с непокрытой головой и в накинутом на одно плечо коротком плаще, он двигался с элегантной грацией и, судя по всему, знал себе цену. Когда он спустился и ступил на мощеный двор, толпа раздалась, давая ему дорогу, ибо этот человек одним своим видом умел внушить почтение. И все же в его облике не было ничего, что объясняло бы потрясение Ива. Юноша между тем гневно сдвинул темные брови.

— Он! — процедил Ив сквозь зубы. — Да как он посмел показаться здесь?! — И тут в один миг лед обратился в пламя. Одним прыжком юный воин соскочил с коня и бросился навстречу надменному незнакомцу. На бегу Ив рванул из ножен меч и взмахнул им, разгоняя с дороги конюхов и слуг. Голос его звучал яростно и сурово.

— Де Сулис! Негодяй, предавший свою госпожу и товарищей по оружию! И ты дерзнул появиться среди честных людей!

На какой-то миг во дворе воцарилась тишина, а затем послышались испуганные, негодующие и протестующие крики. Но если поначалу блеск стали отпугнул людей, заставив их шарахнуться в стороны, то вскоре некоторые бросились вперед, возможно желая предотвратить кровопролитие. Но де Сулис — если это и впрямь был де Су-лис — стремительно повернулся к бросившему ему вызов юноше и мгновенно обнажил меч. Противники сошлись, и сталь лязгнула о сталь.

Глава третья

Хью соскочил с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и поспешил к сцепившимся противникам, проталкиваясь сквозь кольцо переполошившихся людей. Кадфаэль последовал за ним, но без особой спешки, поскольку понимал, что от Берингара проку, пожалуй, будет больше. Да и опасаться смертельного исхода поединка приходилось едва ли, ибо место было людное и поблизости было немало людей могущественных и потому способных быстро пресечь всякое неподобающее деяние.

Тем не менее монах тоже принялся продираться сквозь толпу, решив, что на худой конец сможет схватить одного из бойцов за рукав да оттащить в сторонку. Бриан де Сулис, будучи старше Ива лет на двенадцать, был более привычен к мечу, а потому имел определенное преимущество перед Ивом. В таких делах опыт порой имеет решающее значение. Упорно протискиваясь вперед, монах лишь смутно слышал какие-то крики, ибо был слишком занят, чтобы обращать внимание на суету вокруг. Он уже почти прорвался к сражавшимся, когда неожиданно рядом, чуть ли не у его плеча, со свистом рассекая воздух, опустился длинный пастырский посох.

Обернувшись, Кадфаэль увидел и его владельца — жилистого, рослого мужчину в епископском облачении. Посох с серебряным набалдашником ударил по скрещенным мечам, да с такой силой, что клинок вылетел из руки Ива и со звоном упал на гравий двора. Де Сулис свой меч удержал, хотя и с трудом. Все замерли, затаив дыхание.

— Стыдитесь, — не повышая голоса, промолвил епископ Роже де Клинтон. — Как смели вы обнажить мечи в таком месте? И в такое время, когда все наши помыслы должны быть направлены на достижение мира? Вы рискуете погубить свои души.

Противники стояли, тяжело дыша. Заслышав слова прелата, Ив вспыхнул, а де Сулис взглянул на юношу с холодной усмешкой и учтиво обратился к епископу:

— Милорд, у меня и в мыслях не было затевать ссору, пока этот молодой человек не набросился на меня с мечом наголо. Причем совершенно беспричинно — я его даже не знаю и никогда прежде не видел. — Он спокойно вложил клинок в ножны и подчеркнуто церемонно поклонился епископу. — Этот юнец словно с цепи сорвался. Едва заехал на двор, как принялся оскорблять меня, а потом и вовсе чуть не убил. Я вынужден был обнажить оружие, чтобы не лишиться головы. — Он прекрасно знает, почему я назвал его изменником, — возмущенно возразил Ив. — Этот человек предал своих товарищей по оружию. По его вине многие достойные рыцари томятся ныне в подземельях.

— Довольно! Ни слова больше! — возгласил епископ, и во дворе воцарилось молчание. — Каковы бы ни были причины, я не позволю затевать ссоры в этих стенах. Мы собрались сюда как раз для того, чтобы покончить с раздорами. Подними свой меч, юноша, вложи его в ножны и не смей больше обнажать на этой священной земле. Ни в коем случае! Я требую этого от имени Церкви, но здесь находятся и те, кому вы обязаны повиноваться как своим сеньорам и государям.

Как бы в подтверждение слов епископа у ворот раздался властный, громовой голос, и к нарушителям спокойствия двинулся, рассекая толпу, могучий, величественный и весьма рассерженный мужчина. Кадфаэль узнал его сразу, хотя прошедшие со времени памятной осады Шрусбери годы слегка посеребрили русую голову короля, а тревоги и заботы избороздили морщинами его высокое чело. Впрочем, лицо Стефана оставалось открытым и красивым, да и нрав его не изменился — вспыльчивый, но отходчивый, порывистый и отважный, но переменчивый, он был по натуре великодушен и добр, но с момента своего воцарения вел разорительную и кровавую войну.