Покер для даймонов. Тетралогия

— Салфеток нет, но я разорвал одну из простыней. — Он протянул мне кусок шелестящего полотна.

И это была не столько вежливость, сколько напоминание о том, зачем мы здесь находимся. Впрочем, я уже и сама с трудом удерживала себя от желания впиться в ароматное, сочное мясо зубами.

Этот день больше не принес нам сюрпризов. Кадинар то исчезал, говоря, что ему нужно осмотреться и запастись провиантом, то неожиданно появлялся, почти обгоняя мою защитную сеть, которую мне не хватало пока сил раскинуть подальше. Ближе к вечеру мне удалось уговорить его сходить к реке и я вдоволь наплавалась, убедив своего спутника в том, что в воде мне ничего не угрожает и он вполне может остаться за невысоким кустарником, ничуть не смущая меня своим присутствием.

И мне оставалось лишь порадоваться, что вопрос не смущаю ли я его… не поднимался.

Следующий день был похож на первый, но без тьмы беспамятства и выяснений, каким образом мы оказались здесь. Кадинар был вынужден сдаться, когда я сначала упрашивала, а потом в шутливой форме приказала ему взять меня с собой, когда он в очередной раз собрался попробовать проникнуть в лабораторию, вход в которую он нашел еще вчера.

Наш спор, насколько это опасно для меня закончился моей победой — без него мое нахождение здесь переставало напоминать увеселительную прогулку.

Но все закончилось вполне закономерно, несмотря на то, что удача была на нашей стороне и нам удалось вскрыть дверь. Точнее, удалось ему и то вопреки тем моим репликам, которые вызывали у него сначала глухие стоны, очень похожие на фырканье, а затем и смех.

Первое же помещение, в которое мы попали, оказалось почти полностью заваленным обломками и все, что мы смогли там обнаружить — толстую тетрадь в частично истлевшем переплете. В отличие от него, страницы выглядели пусть и пожелтевшими, но достаточно плотными, чтобы не бояться, что они рассыплются прямо в наших руках.

Но переглядывались мы в предвкушении недолго. Хотя все листы и оказались исписанными мелким аккуратным почерком, ни одного слова прочесть нам так и не удалось — язык оказался не знакомым не только мне, но и ему. И если со мной было все понятно, то даймону пришлось услышать от меня много весьма нелестных эпитетов, каждый из которых доказывал, что кто-то очень плохо учился в школе. Или учился… не тому. Подкрепляя свои слова многозначительным взглядом в сторону меча, ножны которого нет-нет, да выглядывали из-за черной ткани.

И мне было так легко и беззаботно, что я почти забыла о том, что где-то там, вдали, Вилдор плетет свои интриги, а его воины продвигаются по земле Лилеи, на которой живут дорогие мне существа.

Но замолкал смех и мгновения одиночества возвращали меня в ту реальность, которая была совершенно не похожа на эту, и забившаяся куда-то вглубь моей души тревога возвращалась. Терзая меня, не давая ответов, которые мне хотелось бы услышать, не даря озарения решения, которое могло бы мне помочь свести воедино красоту этого мира, при взгляде на который отдыхала моя душа и боль за ставшую для меня родной Лилею, где был мой муж, мои дети.

И как только тень печали касалась моих глаз Кадинар искал и находил способ отвлечь меня от раздумий, то заставляя обнажить меч, то уводя за собой вглубь леса, в котором очень ярко ощущалась сущность Дарианы. Прекрасной столь же, как чарующи были населяющие ее даймоны. Но лишенной той жестокости, что была присуща им.

И только ночь, оставляя меня наедине с собой, с беззастенчивостью старой сводницы расставляла все по своим местам, приклеивая всем, в том числе и мне, ярлыки.

И Кадинар, который все больше и больше напоминал мне Сашку, становился врагом, потому что служил тому, кто им для меня являлся. И в интригах Вилдора больше не было притягательности — лишь бездушная игра, в которой фигурами становились тысячи погибающих сейчас воинов Лилеи. И я уже была не столько заложницей, сколько той, что могла помочь, но не сделала для этого ничего.

Приходящий сон лишь ненадолго дарил успокоение, взрывая покой ужасом кошмаров, в которых вновь и вновь падали сраженные мечами даймонов мои друзья.

И вскидываясь на постели, которую устроил для меня Кадинар поставив вместе две кровати, я скрипела зубами от бессилия что-либо изменить. Лишь радуясь тому, что воин не мог слышать моих стонов, которые в его глазах выглядели бы как слабость.

Во время одного из таких пробуждений, на которые оказалась богата вторая ночь, несмотря на сгустившуюся вокруг темноту, ощутила, что в этой комнате я не одна. Но еще не успела моя рука скользнуть к лежащему рядом кинжалу, как зажегся свет и сквозь смутную пелену машинально прикрытых век, я успела разглядеть склоняющееся ко мне лицо Вилдора.

— Я никому не отдам тебя, Лера. — Глухо, с надрывом, но не оставляя за собой сомнений, что именно так оно и будет.

И не успела я еще ничего ответить на его, прозвучавшее уж больно категорично заявление, как его губы опалили мои огнем, не давая вздохнуть, а мое тело, вопреки вспыхнувшей в душе ярости, отозвалось на нежность его рук, прижимающих меня к нему.

И в мыслях еще звучали слова Олейора: "Я прощу тебе все, что ты сможешь себе простить', - приобретая совершенно иной смысл, чем в те мгновения, когда я собиралась расстаться с жизнью.

Но теперь я не знала, смогу ли это сделать.

Глава 12

Лера Д'Тар. Дариана

Я проснулась от раздавшегося в дверь стука, которым Кадинар оповещал меня о наступившем утре. Рука машинально скользнула в сторону, нащупывая рукоять кинжала и… остановилась, от пронзивших меня воспоминаний.

Щеки залились ярким румянцем, губы раскрылись, пытаясь поймать растаявший в воздухе вздох, а глаза заметались по комнате ища подтверждения или… Но… в ней все было именно так, как я и оставляла, укладываясь спать.

И кинжал лежал, чтобы в случае чего быть у меня под рукой, не сброшенный на пол в тот момент, когда властные руки Вилдора отбрасывали в сторону одеяло, мешавшее ему ощутить вспыхнувший жар моего тела. И мой костюм аккуратно сложенный покоился на стоящем рядом с кроватью стуле, не валясь сползшей кучкой, когда Ялтар, сбросив набиру и отстегнув перевязь с мечом не перевернул его слишком быстрым и нетерпеливым движением. И мои волосы так и были заплетены в две косы, не спадая на спину и плечи рассыпавшись своевольными прядями.

И значить все это могло лишь одно — это был сон. Яркий, живой, похожий на реальность, но… сон. В котором мое тело говорило мне то, чего я так и не смогла осознать разумом и не позволила ощутить чувствам — кем бы ни был для меня Вилдор, я его любила. И это было тем более странно, что любовь к Олейору тоже никуда не ушла, живя в моем сердце и согревая его своим теплом, и наводя на мысль о том, что мне стоит как можно скорее задуматься обо всем, прежде чем события начнут приобретать непоправимую окраску.