Покер на костях
Шрифт:
– Что еще?
– Шляпа. Куда я ее положил? Ах, да, – Горяинов вернулся в комнату, взял со стола шляпу. Замешкался на секунду и подобрал с пола упавший билет. Положил его во внутренний карман.
– Быстрее, – снова окликнул его человек с пистолетом.
– Я уже иду.
Горяинов запер дверь и как мог быстро спустился по лестнице вниз. У подъезда увидел машину.
– Садитесь, – легко подтолкнул его к машине человек. Пистолет он спрятал.
– Да, спасибо, – сказал Дмитрий Андреевич и сел в машину.
Паша здорово изменился со времени нашей последней встречи. Он как-то… обгорел, что ли. Как пишут в романах, лицо его было опалено страстями. Резче стали черты, жестче складки у рта. Неизменным осталось рукопожатие. И внимательный взгляд.
– Привет, – сказал я, чтобы как-то преодолеть минутную неловкость, возникшую после рукопожатия.
– Привет, – Паша поднял воротник куртки и поежился. – Холодно, однако.
– Холодно. Но это я знал еще дома, – я не стал развивать мысль о том, что ради этой информации вовсе не стоило встречаться.
Ковальчук кивнул. Мы довольно нелепо топтались возле пластиковой призмы выхода из метро. Даже не отошли в сторону, чтобы не мешать движению людей.
– Пирожки! – громко провозгласила торговка, и остальные, как по команде, начали выкрикивать однообразные перечни угощений.
– Мне некогда, – напомнил я.
– Тебе куда?
– На Лермонтовскую.
– Тебе было удобнее сойти с троллейбуса на Маяковского, – констатировал Ковальчук.
– Ты просил приехать.
– Давай пройдемся, если ты не возражаешь.
– Давай.
Мы прошли немного по Сумской, потом свернули через проходной двор к улице Петровского. Молча. Пару раз меня подмывало остановиться и задать резкий вопрос, но в последнюю секунду я останавливался. В конце концов, можно немного подождать. Паша, на моей памяти, ни разу еще не делал ничего, не имея на это веских причин.
– Я сегодня встретился с Михаилом, – неожиданно сказал Ковальчук.
С Михаилом. Ковальчук встретился с Михаилом. Теперь мне об этом зачем-то сообщается. И тоже не случайно. Не делает паша ничего случайно. Во всяком случае, я в такое не верю. Больше не верю. Имею причину.
– Как он себя чувствует? Здоров? – немного ироничности не помешает. Особенно в тот момент, когда поджилки начинают трястись. Не от страха. Страха не было. Было ожидание неизбежного.
– О тебе вспомнили, – сказал Ковальчук.
– Вспомнили? – переспросил я.
– Вспомнили. Это дословно то, что тебе просил передать Михаил.
– Кто же обо мне вспомнил? И по какому поводу? – меня спасала только врожденная тупость.
Раз настроившись на иронию в голосе и поведении, я продолжал тянуть эту лямку и дальше, понимая, что… А, собственно, ничего не понимая.
– Почти на самом верху. По какому поводу Михаил мне не сказал.
Мы остановились возле недавно открытого памятника Ярославу Мудрому.
– И что мне делать по этому поводу?
– Не знаю.
– Ты зачем-то
мне это сказал.– Я тебе это сказал только затем, что меня об этом просил Михаил.
– А от себя добавить ничего не хочешь?
– Не знаю, – Паша посмотрел мне в глаза, – честно, не знаю.
– Это все, что ты мне хотел сказать?
– Почти.
– Почти? – я приподнял брови. Дурацкая привычка, если вдуматься, но ничего уже изменить в своей мимике я не могу.
– С интересом прочитал твой роман, – ровным голосом произнес Ковальчук, глядя куда-то мимо меня.
– И?
– Там у тебя все как-то незакончено…
– Почему же? – я снова удивленно приподнял брови.
– Некоторые линии не завершены. По твоему получилось, что та наднациональная разборка закончилась и все.
– Для меня – закончилась! – резко, может быть, слишком резко, сказал я.
– Закончилась.
– Я сказал, для меня все это закончилось. Я больше не собираюсь окунаться в это дерьмо, которое вы почему-то называете защитой национальных интересов. Больше вы меня не подцепите. Я ненавижу эти ваши игры, ненавижу вашу систему. Ненавижу ваши методы…
– Ненавидишь наши цели… – очень ровным голосом подсказал Ковальчук.
– Ненавижу ваши… Что?
– Будь логичным. Ты должен ненавидеть и наши цели тоже. Ведь именно они оправдывают в наших глазах наши методы. Мы ведь не просто хлебаем дерьмо. Мы хлебаем дерьмо из идейных соображений. У нас самые высокие побудительные мотивы.
– Что тебе от меня нужно?
– В общем, ничего.
– Тогда я пойду, если ты не возражаешь. Твои высокие идеи не запрещают мне сейчас пойти по своим низменным и безыдейным делам?
– Не запрещают. Они не входят с ними в противоречие.
– Тогда я пойду, – чуть поколебавшись, я протянул руку.
Паша оценил паузу, я это понял по его взгляду. Но руку мою он все-таки пожал.
– Звони, если что, – сказал я.
– Обязательно. И еще…
– Что?
– Тебе не приходило в голову поинтересоваться, почему никто из тех, кого ты назвал в своем романе, не был ни снят с должности, ни уволен? Даже я. А ты ведь достаточно ясно дал понять, что я, сотрудник украинской милиции, являюсь чуть ли не боевиком российской спецслужбы, и, уж во всяком случае, работаю в контакте с какой-то украинской.
Я заставил себя улыбнуться. Надеюсь легко улыбнуться. И надеюсь – иронично.
– Это меня не интересует.
– Звони, если что, – еще раз повторил Ковальчук и, не торопясь, перешел через трамвайные пути.
Я стоял и смотрел ему вдогонку. Ковальчук остановился возле девяносто девятых «жигулей», вынул из кармана ключ, открыл дверцу и сел за руль. Машина плавно тронулась с места и свернула направо, к Пушкинской, мимо «Ключевого слова».
Мы совершенно свободные и независимые люди. Мы идем куда хотим. Мы совершенно свободны в своих поступках. Настолько свободны, что кто-то может совершенно спокойно предугадать наш маршрут.