Реваз Утургаури

ПОКЕР С АЯТОЛЛОЙ Записки консула в Иране

И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах - лучший из хитрецов! 47. (54)

ОТ АВТОРА

Мой отец родился и вырос в Тбилиси. В 17 лет он добровольцем пошел на войну. В 19 уже

командовал взводом разведки. Домой вернулся в 46-м с орденом и медалями, ему было всего 22

года.

После войны отец экстерном окончил школу, а затем филологический факультет ТГУ и получил

направление на работу в ЦК компартии Грузии. Находясь в аппарате ЦК, он курировал одну из

наших «мандариновых» автономных республик, но проработал на этом месте недолго. Скоро

умер Сталин, началась хрущевская оттепель, а с нею взятки. Взяток отец не брал и этим «дурным»

примером мешал жить другим. В результате его, как представителя молодых национальных

кадров, направили на учебу в Москву. Так в 1959 г. наша семья оказалась в столице. Отец окончил

Высшую дипломатическую школу МИД СССР и всю оставшуюся жизнь служил дипломатом. Он был

отличным профессионалом своего дела и очень жизнерадостным человеком.

Моя мама родилась и выросла в Москве. Во время войны она с друзьями тушила на крышах

немецкие «зажигалки», помогала в госпиталях. После войны окончила Московский институт

востоковедения. Встретив отца, поселилась в Тбилиси. Когда мы переехали в Москву, поступила в

аспирантуру и стала ученым. Всю жизнь мама посвятила Востоку. Она доктор наук, известный и

уважаемый в научном мире человек. У нее тоже веселый характер и потрясающее чувство юмора.

Благодаря отцу я стал дипломатом, благодаря маме — востоковедом.

Их личное мужество, проявленное еще в юные годы, цельность характеров, трудолюбие,

принципиальность, порядочность, чувство юмора служили мне примером.

Отец меня очень любил и гордился моими успехами. Мама любит и гордится не меньше, но при

этом постоянно мной недовольна. Она до сих пор считает, что ее сын обязан добиться большего.

Чтоб не расстраивать маму, я очень стараюсь и, как правило, выполняю ее строгие наставления.

Тем не менее услышать мамину похвалу мне довелось всего один раз. Это случилось недавно, на

55-м году моей жизни. «Молодец», — наконец-то сказала мне мама, не уточняя, правда, к чему

это относится.

Мои любимые старики потратили жизнь, чтобы сделать из меня человека. Эту книгу — отчет о

части проделанной работы — я посвящаю им.

ДИПЛОМАТЫ

На девятнадцатом этаже высотного здания небольшой кабинет c окном на Смоленскую площадь.

В кабинете шесть человек. Трое из них, молодежь, скрипят перьями, трудятся. Это Костя Шувалов, Саня Балакин и я. Мы переводим огромнейший текст, который из номера в номер на трех

разворотах печатает «Джомхурие эслами»{[1]}. Он называется «Краткая позиция Исламской

Республиканской партии Ирана». Наши начальники не умеют читать по-персидски, вот мы и

корячимся.

Костя Шувалов, умница, свободно владеет пятью языками, уже работал в стране, дело знает

блестяще. Мы с Саней у него учимся.

Костя, что такое «ходжат оль-эслам»?

Костя объясняет подробно.

А «ходжат оль-эслам валь-мослемин»?

Костя не ленится и говорит.

За окном капает дождик. Осень, 1981 год. Два года назад в Иране свергли монарха, победила

исламская революция, к власти пришло духовенство. С чем это едят, неизвестно.

Почему она победила, если в ней не участвовал пролетариат? Как это — там его нет? А кто же

тогда — народ?! Темные массы верующих? Исключено! Попы?

Безобразие! Кстати, где иранские коммунисты? Есть там вообще кто-то из наших?!

Вопросов по поводу революции было много. На них, как ни странно, имелись ответы. Для этого

надо было шире раскрыть глаза. Но эти ответы не вписывались в доктрину. В таких случаях глаза у

нашего руководства не раскрывались.

Кто-нибудь может толком сказать, что это за революция?!

А шут ее знает!

Есть от нее хоть какая-то польза?

Есть, американцев прогнали.

Вот видите, значит, она — антиимпериалистическая!!!

На том и сошлись.

Хотя, погоди, если она антиимпериалистическая, то почему у них лозунг «Смерть СССР!», ведь мы

же — оплот угнетенных планеты?!

Так (или почти так) размышляет наше начальство. Нас к этому процессу не привлекают — молодые

еще. Поэтому мы скрипим перьями молча и на свой страх и риск, не всегда согласуясь с

доктриной, изучаем новое историческое явление конца ХХ в. — победивший в одной отдельно

взятой стране ортодоксальный ислам.

Кроме нас в кабинете присутствуют три дипломата в чинах и со стажем. Они, естественно, такой

ерундой, как газетные переводы, не занимаются. Двое из них уже около часа ведут серьезную

беседу о посадках на дачном участке различных плодоовощных культур, третий спит, сладко

хрюкая и пуская слюну. Один из беседующих, бывший генконсул в Бомбее, служивший до этого в

профсоюзе железных дорог, щедро сыплет латинскими поговорками. «Аквила нон каптат мускас!»

— и торжественно смотрит на младших коллег. Восток наложил на него отпечаток: периодически

он делает умную мину и говорит: «М-мда-а, это, я вам скажу, архисерьезный вопрос, это —

политический Тадж-Махал!» Еще он любит поведать о том, как пил водку с Раджем Капуром{[2]}. И

еще, как однажды решил проследить, куда отправился наш резидент. «Выехал он из

генконсульства, а я думаю: дай-ка поеду за ним. И поехал. Он почувствовал слежку, пытается

оторваться, а я не даю. Направо, налево, по переулкам, на красный свет — три часа мотался по

городу, ничего у него не вышло. Пришлось вернуться назад. Я тоже вернулся. Выходит он из

машины, таращит на меня глаза и говорит: «Виктор Иванович, так это были вы?!» А я говорю: «Да, это был я!»

Неизвестно, что именно резидент написал в Москву, но через месяц дурака отозвали. Он так и не