Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

этим, бездействовать больше нет сил.

Николай Васильевич, разрешите войти.

Входите, — зам. завотделом оторвался от важных бумаг-.

Поручите мне дело! Поручите мне наконец серьезное дело! Я умею работать, не подведу!

Зам. завотделом смотрит на меня с удивлением поверх старых очков. Он явно не Пестолоцци, чтобы вникать в тонкости юной души. Но просьба моя до того нетипична, что без ответа оставить

нельзя.

Значит, так, — он чешет затылок, — составьте мне к концу рабочего дня справку обо всех

конфликтных вопросах советско-иранских отношений, с подробным перечнем нашей и иранской

позиций в каждом отдельном случае. Справитесь?

Караул! Это тема докторской диссертации! Я поднимаю глаза на стенные часы — 16.30! Из

кабинета выхожу с мокрой спиной.

Ты чего загрустил, служивый?! — это меня окликает Стас.

Стас Гаврилов, завсектором, курирует афганское направление. Всегда веселый, без доли апломба, со шкиперской трубкой в зубах. Работу знает в мельчайших деталях. Стас — светлейшая голова.

Я с тоской сообщаю ему о задании, для выполнения которого требуется минимум несколько дней.

Слушай и запоминай, — говорит Стас. И выдает материал. Короткими емкими фразами, как гвозди

вбивает. Лекция длится минут десять — пятнадцать. Кажется, я спасен.

Запомнил?

Запомнил.

Слушай дальше. Я получил назначение в Афганистан, еду советником к Досту{[6]}. Хватит тебе

протирать штаны с этими пердунами. Хочешь, поедем со мной?

Утром я отдаю начальству продиктованную Стасом бумагу и сообщаю о предложении отправиться

в Афганистан. В середине рабочего дня меня вызывает заведующий отделом.

Вы изменяете иранскому направлению? Хотите в Кабул? Зачем? Вы же по образованию иранист, и, как мне доложили, толковый, написали отличную справку. Не торопитесь. Скоро я еду послом в

Тегеран, мне нужны молодые ребята. Для начала отправитесь в Исфаган, поработайте годик, потом заберу вас к себе.

Зав. отделом — очень большое начальство, возражать бессмысленно.

Ну вот и славно, — завершает он монолог, — считайте, договорились.

Через пару месяцев «инстанция»{[7]} дает на меня «добро» и кадры оформляют приказ. Остается, казалось бы, мелочь — иранская виза. Но иранцы давать ее не спешат, видно, идет проверка. Жду

визу. Числюсь в Иране, но продолжаю работать в Москве. Так проходит без малого год.

То, чем я занимаюсь, готовясь к командировке, далеко от расхожего представления о

дипломатической службе. У нас в народе почему-то принято полагать (наверное, из-за пафосных

мемуаров), что это, как правило, важные и непременно красиво обставленные встречи с

иностранными дипломатами и политиками, в ходе которых решаются судьбы мира. Ну

совершенно не так. Тем более на Востоке, и дважды тем более, если дело касается молодежи, вроде меня. Нет в нашей работе театрального пафоса, никаких тебе фраков, муаровых лент, Даунинг-стритов, Елисейских дворцов — обычный костюм фабрики «Большевичка» и комната на

девятнадцатом этаже, где мы с Костей совершенствуем знания. Сегодня, к примеру, изучаем

состав руководства ИРИ{[8]}.

Костя вытаскивает пачку открыток. На первой бородатый мужик в черной чалме.

Ну, — говорит Костя, — давай.

Ходжат оль-эслам, сейед{[9]} такой-то, — говорю я, называя полное имя, госдолжность и перечень

подвигов мужика, которые в любой нормальной стране подпадают сразу под несколько самых

суровых статей уголовного кодекса.

Молодец, — говорит Костя, имея в виду меня, — давай дальше, — и достает следующую открытку.

На ней бородатый мужик в белой чалме.

Ходжат оль-эслам такой-то, — говорю я, опуская слово «сейед», называю должность и перечень

подвигов второго мужика, которые не уступают подвигам первого.

Экзамен длится около часа. Мужиков много, все на одно лицо, к тому же их список постоянно

меняется. Революция в полном разгаре — идет интенсивный отстрел. Но Костя требует, чтобы я

помнил покойников тоже. Все это очень смахивает на сцену из знаменитого кинофильма, где Глеб

Жиглов тренирует Шарапова. «Если хочешь, чтобы с тобою считались, — советует Костя, — учись».

Я согласен, но вспоминаю Жиглова: «Смотреть на эти рожи невмоготу!»

В то время как мы с Костей занимаемся страноведческой работой, в кабинете, не умолкая, трещит

телефон. Это толстяк-хозяйственник обзванивает рестораны. Близится Новый год, у ОССВ10 на

балансе остались какие-то деньги. Если их не потратить, на будущий год нам урежут бюджет.

Решено провести протокольное мероприятие: пригласить иранцев в кабак. Выбор падает на ВДНХ

— дешево и катают на тройках. Идея с тройками — русский размах — начальству нравится очень.

Толстяка хвалят. В обстановке предпраздничной суеты упускают из виду небольшую деталь: он

назначил прием на 27-е.

Сначала тройки, потом за стол? Или сначала за стол, а потом тройки? Это — важный вопрос. Его

обсуждают оставшуюся до банкета неделю и лишь накануне решают: сначала все-таки лучше за

стол.

К ресторану мы приезжаем заранее, чтобы встретить гостей у входа. Мы — это обитатели

известной вам комнаты на девятнадцатом этаже под руководством завсектором, зам. завотделом

и нового Заведующего ОССВ, который до этого трудился в Нью-Йорке и тонкостей дела пока не

сечет. Иранскую сторону возглавляет посланник Фарсчи, умный, образованный человек, начавший

карьеру еще при шахе (вскоре он удерет в Европу вместе с посольской казной). При нем пара

небритых ребят — дипломаты новой волны. Говорить с ними не о чем.

Фарсчи первым начинает беседу. Он показывает пальцем на голову зам. завотделом, где красуется

форменный мидовский каракулевый «пирожок», и спрашивает с легкой иронией: «Из

Афганистана?»

Вопрос иранца с хитрым подтекстом. В данном случае это не комплимент: мол, знаем-знаем, афганский каракуль ценится выше других, Фарсчи иезуитски напоминает: сегодня позорный день