Покинутый
Шрифт:
Звук, который из него вырвался, был не столько криком, сколько мучительным стоном, а я переломал ему руку больше для эффекта, чем с какой-то целью; нож с мягким стуком упал на землю, а следом опустился на колени и сам хозяин.
Я выпустил его руку, и она безжизненно скользнула вниз — мешок сломанных костей в коже. Кровь уже отлила от его лица, а возле пояса растеклось черное пятно.
Плащ обвился вокруг тела. Он бессильно потрогал сломанную руку здоровой, а потом поднял на меня глаза, и в них был что-то горестное и почти трогательное.
— Почему
Как вода, вытекающая из плохо закрытой фляжки, он осел на землю и повалился на бок. Все в нем теперь умирало.
— Говори, — настойчиво сказал я и наклонился поближе к его лицу, на которое налипли сосновые иголки.
Он делал последние вздохи на подстилке из лесного перегноя.
— Твой отец, — начал он, закашлялся, сплюнул кусочек сырого мяса и начал снова: — твой отец не был тамплиером.
— Знаю, — оборвал я. — За что его убили?
Я чувствовал, что лоб у меня пошел складками.
— Его убили за то, что он отказался вступить в Орден?
— Он был… он был ассассин.
— И его убили тамплиеры? Они за это его убили?
— Нет. Его убили за то, что у него хранилось.
— Что? — я наклонился еще ниже, отчаянно пытаясь уловить его слова. — Что у него хранилось?
Ответа не было.
— Кто? — я почти кричал. — Кто его убил?
Но его уже не было. Рот открылся, глаза дернулись и заволоклись туманом, и сколько я ни хлестал его по щекам, он так и не пришел в сознание.
Ассассин. Отец был ассассином. Я перевернул солдата, закрыл ему выкаченные глаза, и стал вытряхивать наружу содержимое его карманов. Там был обычный набор: деньги да рваные бумажки, одну из которых я развернул в надежде найти солдатские документы. Документы были — полковые, точнее, гвардии Колдстрим, две с половиной гинеи за вступление и затем по шиллингу в день. На документах стояло имя полкового казначея. Подполковник Эдвард Брэддок.
А Брэддок со своей армией был в Голландской Республике, сражался против французов. Я вспомнил о человеке с волчьими ушами, которого видел давеча в подзорную трубу. И внезапно я понял, куда он направлялся.
Я развернулся и ринулся через заросли напролом к хижине, и через считанные минуты был уже у порога. На солнцепеке терпеливо паслись лошади, а в хижине было темно и прохладно, Реджинальд стоял возле Дигвида, который сидел по-прежнему привязанный к стулу, с поникшей головой, и я понял, что проворонил и второго…
— Он мертв, — только и смог я вымолвить и глянул на Реджинальда.
— Я пытался ему помочь, Хэйтем, но душа бедняги была уже слишком далеко.
— Как? — резко сказал я.
— От ран, — Реджинальд тоже стал резок. — Или не видно?
Лицо Дигвида было маской засохшей крови. Одежда от крови затвердела. Палач пытал его, причем старательно, это было ясно.
— Когда я уходил, он был жив.
— И когда я подоспел, он тоже был жив, черт возьми! — вскипел Реджинальд.
— Ты хотя бы узнал у него хоть что-нибудь?
Он опустил глаза.
— Перед смертью он попросил
прощения.Разочарованно вжикнул мой меч, и я вдребезги разнес чашку на каминной полке.
— И это всё? Ничего о той ночи? Ни причин? Ни имен?
— Какого черта ты на меня так уставился, Хэйтем! Какого черта! Ты что думаешь, это я его убил? Думаешь, я притащился в такую даль, бросив все свои дела, чтобы полюбоваться, как сдохнет Дигвид? Я искал его точно так же, как и ты. И мне он требовался живым так же, как и тебе.
У меня появилось странное чувство, как будто закаменел весь череп.
— Я в этом сильно сомневаюсь, — фыркнул я.
— Ну, а с другим-то что случилось? — поинтересовался Реджинальд.
— Он умер.
Реджинальд принял ироничный вид.
— Понятно. И кого же в этом винить?
Я не ответил.
— Убийца… его знает Брэддок.
Реджинальд попятился.
— Вот как?
Там, на опушке, я сунул найденные бумажки в сюртук, а теперь извлек их и держал на ладони, как кочан цветной капусты.
— Вот, его рекрутские документы. Он из гвардии Колдстрим, под командой Брэддока.
— Вряд ли они знакомы, Хэйтем. Под началом у Эдварда полторы тысячи молодцов, многие из провинции. Я уверен, что у любого из них сомнительное прошлое, и я уверен, что Эдвард мало что знает об этом.
— Если даже и так, то все равно странное совпадение, ты не находишь? Лавочник сказал, что те двое были в мундирах британской армии, и я думаю, что всадник, которого мы видели, скачет теперь туда. У него — сколько? — час преимущества. Я не сильно отстану. Армия Брэддока теперь в Голландской Республике, нет? Вот куда скачет всадник — назад к своему командиру.
— Полегче, полегче, Хэйтем, — сказал Реджинальд. В его взгляде и в голосе появилась сталь. — Эдвард мой друг.
— Ну, а мне он никогда не нравился, — сказал я с оттенком ребяческого нахальства.
— Тьфу ты! — Реджинальд взорвался. — Ты рассуждаешь, как мальчишка, потому что Эдвард не проявлял к тебе почитания, к которому ты так привык — а все оттого, надо тебе заметить, что он делал все возможное, чтобы привлечь убийц твоего отца к правосудию. Позволю также напомнить тебе, Хэйтем, что Эдвард исправно служит Ордену, он добрый и верный служака и всегда им был.
Я повернулся к нему, и на языке у меня вертелось: «Разве мой отец не был ассассином?», но я удержался и не сказал этого. Какое-то… чувство или инстинкт, трудно сказать, что именно, но они заставили меня утаить мою осведомленность.
Реджинальд заметил это — заметил, как нагромоздились слова у меня за зубами, и наверное, заметил ложь в моем взгляде.
— Этот убийца, — настаивал он, — что он еще сказал? Что ты из него еще выудил, прежде чем он умер?
— То же, что и ты выудил из Дигвида, — ответил я.
В другом конце хижины была печка, а рядом разделочная доска, где я увидел начатую сайку хлеба. Я сунул ее в карман.
— Что ты делаешь?
— Запасаюсь в дорогу, Реджинальд.
Там еще была миска с яблоками. Они годились для моей лошади.