Покинутый

У него снова задергалась голова, влево и вправо. И я снова протянул руки, чтобы придержать его, чтобы остановить истерику. Сколько осталось времени до новой стражи?

Я приложил ему к губам фляжку и дал глотнуть воды как следует, потом достал из-за спины лопату и начал копать кровавый песок вокруг его головы, разговаривая с ним, пока освобождал ему от песка голые плечи и грудь.

— Прости меня, Холден, прости, пожалуйста. Я не должен был бросать тебя.

— Я сам вас прогнал, сэр, — выдавил он. — Пинка дал, помните…

Чем глубже я копал, тем чернее от крови становился песок.

— О боже, что они сделали с тобой?

Но конечно, я знал, что сделали, а через несколько секунд получил и подтверждение, когда выкопал его по пояс и увидел тугую повязку, тоже пропитанную густой, черной, запекшейся кровью.

— Дальше осторожней там, сэр, — сказал он очень-очень тихо и содрогнулся от резкой вернувшейся боли. И в конце концов она оказалась для него непереносимой, и он потерял сознание — к счастью, потому что я смог извлечь его и унести из этого проклятого места к нашим лошадям, привязанным к деревьям у подножья холма.

2

Я устроил Холдена поудобнее, а потом вгляделся в монастырь, стоявший на холме. Проверил механизм клинка, прицепил саблю на пояс, зарядил два пистолета и сунул их за портупею и еще зарядил два мушкета. Запалил фитиль и факел, взял мушкеты и пошел назад, на холм, и на вершине зажег еще один факел и еще один. Я выгнал лошадей и первый факел бросил в конюшню, и с плотоядным треском вспыхнуло сено; второй полетел к порогу часовни, и когда она хорошенько заполыхала вместе с конюшней, я неспешно перебежал к спальням, зажигая на ходу новые факелы, разбил там окна и швырнул факелы внутрь. А потом я вернулся к центральному входу, к мушкетам, оставленным под деревом, и стал ждать.

Не долго. Первый жрец появился через несколько мгновений. Я застрелил его, швырнул мушкет в сторону, взял другой и застрелил еще одного. Выбегали все новые и новые, я разрядил в них пистолеты, бросился к двери и атаковал их клинком и саблей.

Вокруг меня падали трупы — десять, одиннадцать и еще, и еще — а дом все пылал, и я пропитался кровью жрецов, кровь была на руках, и ее ручьи стекали с моего лица.

Раненые вопили от боли, я не трогал их, а остальные столпились в доме и одинаково страшились и сгореть внутри, и выбраться наружу, навстречу смерти. Некоторые, конечно, рискнули и кинулись вперед, вооруженные саблями, но были тут же зарезаны.

Те, что остались внутри, сгорели. Может быть, кто-то и удрал, но у меня не было настроения следить за каждым. Я только убедился, что большинство из них погибли; послушал вопли и вдохнул запах жареной плоти тех, кто укрылся внутри, а потом я переступил через тела мертвых и умирающих и ушел, оставив позади догорающий монастырь.

Глава 33 25 сентября 1757 года

Мы сидели в небольшом домике за столом с остатками трапезы и одинокой свечой между нами. Рядом спал Холден, в лихорадке, и время от времени я вставал и менял тряпицу у него на голове на более прохладную. Необходимо чтобы лихорадка прошла правильно, и только когда ему станет лучше, мы отправимся дальше.

— Отец был ассассином, — сказала Дженни, когда я сел. Мы впервые говорили об этих вещах с момента побега. Всё было как-то не до этого — надо было присматривать за Холденом, выбираться из Египта и каждую ночь искать себе пристанища.

— Я знаю, — сказал я.

— Знаешь?

— Да. Догадался. Еще тогда, когда ты намекала на это, много лет назад. Помнишь?

Ты еще называла меня «Прыскун»…

Она сжала губы и смущенно поежилась.

— …и говорила, что я наследник. И что рано или поздно я узнаю, что мне предназначено.

— Помню…

— Но узнал я скорее поздно, чем рано. Что мне предназначено.

— Но если ты понял, то почему жив Берч?

— А зачем ему умирать?

— Он тамплиер.

— Я тоже.

Она отпрянула, и лицо у нее потемнело от ярости.

— Ты — ты тамплиер! Но это противно всему, что отец когда-либо …

— Да, — спокойно ответил я. — Да, я тамплиер. И нет. Это не противно тому, во что верил наш отец. К тому времени, как я узнал о его убеждениях, я заметил много общего в этих двух доктринах. Я стал задумываться, а не являюсь ли я, принимая во внимание мою природу и мое нынешнее положение в Ордене, наиболее подходящей фигурой для объединения ассассинов и тамплиеров…

Я замолчал. Она немножко пьяна, понял я; у нее как-то странно скривилось лицо, и она презрительно фыркнула:

— А что же теперь с ним? С моим бывшим женишком, обладателем моего сердца, бравым и очаровательным Реджинальдом Берчем? Что с ним, скажи на милость?

— Реджинальд мой наставник, мой магистр. Именно он воспитывал меня все годы после налета.

Ее лицо исказила самая гадкая, самая ядовитая ухмылка, которую я только мог вообразить.

— Нет, ну не везунчик ли? Его, видишь ли, наставляли. А меня, представь, тоже наставляли — турецкие работорговцы.

Я чувствовал, что она будто видит меня насквозь, будто была свидетелем того, чем я занимался все эти годы; и я опустил глаза, а потом глянул в другую часть комнаты, где лежал Холден. Комната, полная моих прегрешений.

— Прости, — сказал я. И им обоим: — Простите.

— Да брось ты. Я ведь тоже одна из счастливчиков. Меня не трогали до продажи османскому двору, а потом заботились обо мне во дворце Топкапи, — она отвела взгляд.

— Могло быть и хуже. В конце концов, я привыкла.

— К чему?

— Думаю, ты боготворил отца, так ведь, Хэйтем? Наверное, и сейчас боготворишь. Он солнце и луна. «Мой отец мой король». Но не для меня: я его ненавидела. Вся его болтовня о свободе, духовной свободе и свободе мысли, не распространялась на меня, его собственную дочь. Мне не полагалось занятий с оружием, помнишь? «Думать иначе» — не для Дженни. Просто: «Будь послушной девочкой и ступай замуж за Реджинальда Берча». Какая прелестная была бы пара. Смею заверить, султан со мной обходился лучше, чем он. Я когда-то сказала тебе, что наши жизни предначертаны, помнишь? Кое в чем я ошиблась, конечно, потому что мы и подумать не могли, как все обернется, но с другой-то стороны? С другой стороны я во всем права, Хэйтем, потому что ты родился, чтобы убивать, и ты убиваешь, а я родилась, чтобы обслуживать мужчин, и именно это я и делала. Но моя служба кончилась. А твоя?

Она умолкла, взяла стакан с вином и залпом выпила. Какие ужасные воспоминания пыталась она заглушить?

— Это ведь твои дружки тамплиеры напали на наш дом, — сказала она, когда стакан опустел. — Я уверена.

— Но ведь колец ты не видела.

— Не видела, и что? Что это доказывает? Что они сняли их, только и всего.

— Нет, Дженни, это не тамплиеры. Я с ними потом сталкивался. Это были наймиты.

Наемники.

Да, наемники, подумал я. Наемники, работавшие на Эдварда Брэддока, который был близок к Реджинальду…