Покинутый

И вот тут-то впервые я и услышал об этом парне. Сначала его упомянул Бенджамин. Он был нашим человеком среди бостонских «Сынов свободы» — группы патриотов, антибританских колонистов, которые помогали в организации «Бостонского чаепития», и два года назад в Мартас-Винъярд у него была неожиданная встреча.

— Мальчишка-индеец, — сказал он. — Которого раньше я не видел…

— Не помните, чтобы раньше видели, — поправил я.

Он поморщился.

— Ну, которого я не помню, чтобы раньше видел, — поправился он. — Парень, который подошел ко мне и, нахально так, потребовал сказать, где теперь Чарльз.

Я обратился к Чарльзу.

— Получается, он интересовался вами. Вы знаете, кто он?

— Нет.

Но было что-то ненадежное в том, как он это сказал.

— Давайте-ка снова, Чарльз. У вас есть предположения, что это может быть за парень?

Он откинулся к спинке стула и глянул через комнату, в сторону.

— Вроде бы нет, — сказал он.

— Но вы сомневаетесь?

— Был один мальчик возле деревни…

Какая-то неловкая тишина навалилась на стол. Каждый или потянулся за кружкой, или просто нахохлился, или нашел что-то достойное внимания в ближайшем светильнике.

Чтобы не смотреть мне в глаза.

— Ну, и кто мне скажет, в чем дело? — спросил я.

Эти люди — ни один из них — не стоят и мизинца такого человека, как Холден.

Мне горько за них, подумал я, очень горько. И мои предчувствия усилились.

Но тут Чарльз первым глянул через стол, поймал мой взгляд и сказал:

— Вашей индианки [20] .

— Что с ней?

— Мне жаль, Хэйтем, — сказал он. — Правда, жаль.

— Она умерла?

— Да.

20

Слово «деревни» в предыдущей реплике Чарльза добавлено переводчиком. В оригинале его монолог выглядит так: “There was a boy at…” … “Your Mohawk woman”.

Естественно, подумал я. Столько смертей вокруг.

— Когда? Как?

— Во время войны. В шестидесятом. Четырнадцать лет назад. Ее деревню разрушили и сожгли.

Я почувствовал, что закусываю губы.

— Это был Вашингтон, — быстро сказал он. — Джордж Вашингтон и его солдаты.

Они сожгли деревню, и ваша… она погибла там.

— Вы там были?

Он покраснел.

— Да, мы рассчитывали поговорить с деревенскими старейшинами о хранилище предтеч. Поверьте, Хэйтем, я бы ничего не мог поделать. Вашингтон и его солдаты были уже повсюду. Они в тот день жаждали крови.

— И там был мальчик?

Его взгляд отпрыгнул в сторону.

— Да, там был мальчик — маленький, лет пяти.

Лет пяти. Передо мной возникла Дзио, ее лицо, которое я любил когда-то, когда еще был способен на такие вещи, и я ощутил глухой приступ боли за нее и ненависть к Вашингтону, который, очевидно, вынес кое-какие уроки из службы у генерала Брэддока — уроки жестокости и беспощадности. Я вспомнил последние дни, когда мы с Дзио были вместе, и увидел ее в нашем маленьком лагере: как она отрешенно смотрит куда-то в лес и почти бессознательно подносит к животу руки.

Но нет. Я отбросил эту мысль. Слишком бездоказательно. Надуманно.

— Он мне угрожал, этот мальчик, — говорил Чарльз.

В других обстоятельствах я, наверное, улыбнулся бы, представив себе, как Чарльз, с его шестью футами роста, пугается пятилетнего индейского мальчика — если бы я не пытался как-то приглушить боль от смерти Дзио — и я сделал вдох, глубокий, но почти незаметный, ощутил в легких воздух и отогнал ее образ.

— Там был не только я, — сказал Чарльз, точно защищаясь, и я вопросительно глянул на остальных.

— Продолжайте. Кто еще?

Уильям, Томас и Бенджамен вместе опустили головы и уперлись взглядом в суковатое дерево столешницы.

— Это не может быть он, — сердито сказал Уильям. — Не может быть тот самый мальчишка, нет.

— Сами подумайте, Хэйтем. Какие на это шансы? — вставил Томас Хики.

— И, конечно, вы его не узнали? — спросил я Бенджамина.

Он покачал головой, пожал плечами.

— Это был просто мальчишка, индейский мальчишка. Все они на одно лицо, разве нет?

— И что же вы там делали, в Мартас-Винъярд?

Голос у него стал раздраженным.

— Отдыхал.

Или искал, где карман набить потуже, подумал я и сказал:

— Вот как?

Он поджал губы.

— Если дела пойдут так, как мы предполагаем, и мятежники создадут армию, я займу должность старшего лекаря, мастер Кенуэй, — сказал он, — одну из главных должностей в армии. И думаю, что вместо того чтобы допытываться, почему я был тогда в Мартас-Винъярде, вы могли бы хоть одним словом поздравить меня.

Он оглянулся по сторонам, в поисках поддержки, и был встречен неуверенными кивками Томаса и Уильяма, которые в тоже время искоса глянули на меня. Я уступил.

— Я совершенно забыл о хороших манерах, Бенджамин. Действительно, это будет серьезным подспорьем для Ордена, если вы займете такую должность.

Чарльз громко откашлялся.

— В то же время мы надеемся, что когда эта армия сформируется, то небезызвестный вам Чарльз будет назначен ее командующим.

Я не рассмотрел как следует, потому что свет в таверне был тусклый, но мне показалось, что Чарльз покраснел.

— Мы не просто надеемся, — продолжал он торжественно. — Я самый явный кандидат. По военному опыту я намного превосхожу Вашингтона.

— Да, но вы англичанин, Чарльз, — вздохнул я.

— Родился в Англии, — он запнулся, — но душой я колонист.

— Души может оказаться недостаточно, — сказал я.

— Посмотрим, — и он недовольно отвернулся.

Ну, что ж, посмотрим, устало подумал я и обратился к Уильяму, который скромно отмалчивался, и тем не менее, который был одним из наиболее пострадавших от «чаепития», и было ясно, почему.

— А как ваша миссия, Уильям? Что там с покупкой индейской земли?

Все мы, конечно, знали «как», но это надо было произнести, и произнести это был должен Уильям, хотел он этого или нет.

— Конфедерация дала сделке свое благословение… — начал он.

— Но?

Он глубоко вздохнул.

— Вы, конечно, знаете, мастер Кенуэй, о наших планах по сбору средств…

— Чайный лист?

— И вы, конечно, знаете всё о Бостонском чаепитии?

Я поднял руки.

— Последствия ощущаются во всем мире. Сначала закон о гербовом сборе, теперь это. Наши колонисты бунтуют.