Покой

И вот случилось так, что у одного сида – его имя уже забыли, когда Ирландия присоединилась к Британии, а Британия к Франции, но он был очень могущественным – было трое детей, два сына и старшая дочь. Он любил их всем сердцем, и ему было грустно думать, что когда-нибудь они умрут, ведь он знал, что сидам суждено покинуть Ирландию и мир – выходит, его дети тоже уйдут? Он размышлял об этом, и со временем ему пришла в голову такая мысль: было бы хорошо, если бы дети жили вечно, свободные и красивые, неизменные. Стал он думать о мире, о том, что было вечным, прекрасным и свободным. Его дом стоял на берегу Лох-Конна – это такое озеро в Ирландии. И наконец до него дошло, что каждый год дикие гуси прилетают на Лох-Конн и другие озера поблизости; и пусть умирал то один, то другой гусь, стая целиком никогда не умирала, но была красивой, дикой и свободной, и каждый год возвращалась к берегам озера. Он подумал об этом и понял, что пришло время действовать. Призвал детей к себе и молвил: «Из любви к вам я отказываюсь от вас. Дейрдре, когда вы все будете как один, присматривай за братьями». И в тот же миг дети исчезли, а появились гуси – много, не сосчитать, – и сразу улетели. Но каждое лето они возвращались к озеру Лох-Конн, даже после смерти отца.

– Они жили вечно, Дэн?

– Нет. Когда сиды ушли, люди стали стрелять в гусей из луков, и стая все уменьшалась, но оставалась стаей, и пока она жила, жили и дети. Сам Кухулин, великий герой, свернул шею нескольким гусям из этой стаи, украсил свои стрелы их перьями, и стрелы пели в полете, плакали в груди убитых. У святого Колумбы было перо, которое писало по собственной воле, и теперь ты знаешь, откуда оно взялось.

Таким образом, со временем стая, которая когда-то была детьми сида, уменьшилась, и осталась только одна гусыня. Тогда она подумала про себя: как же так вышло, что больше никто не выжил? По замыслу отца, детям полагалось жить вечно, прекрасными и свободными; но когда умрет последний гусь, стая исчезнет. И с этими мыслями она пролетела над Ирландией от Иништрахалла до залива Баллинскеллигс, от залива Голуэй до Дун-Лэаре, ища провидца, который мог бы это объяснить, но все они давно покинули Ирландию.

В конце концов гусыня отыскала хижину отшельника, и так как он был лучшим, кого ей удалось найти, она задала ему свой вопрос.

«Я мало что могу для тебя сделать, – промолвил отшельник. – Почему ты решила, что ваш отец, который не смог спасти себя, сможет спасти своих детей? Время сидов давно миновало, и время гусей проходит. Со временем люди тоже уйдут – каждый человек, который долго живет, постигает эту истину на примере собственного тела. Но Иисус Христос спасает всех». С этими словами отшельник окунул пальцы в чашу на столе и коснулся головы гусыни, заставив на мгновение вспомнить о спокойной сладости Лох-Конна и о свирепом море. Затем он сказал: «Я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», и когда отзвучали эти слова, перед ним оказались Дейрдре и два ее брата; но время их не пощадило, были они согбенными и старыми, с волосами белее снега и щеками краснее яблок. Они с лихвой пережили отмеренный срок.

Должно быть, я заснул – только что проснулся, а Дэна уже нет. Время назначенного приема у доктора Ван Несса миновало, но я нахожу желтый листок с напоминанием, прибитый к столу, так что отложить визит не получится. Кажется, настал час, когда сзади на меня надвинется зачарованный подголовник китайского философа, и я жажду его появления. По интеркому раздается голос тети:

– Ден, дорогой, не пора ли тебе в кроватку?