Покуда я тебя не обрету

– Ты сегодня не выиграл, Джек, но это не важно, – продолжила Мира, не сводя глаз с Эммы.

– Неверно, – поправила сестру Милли, – на свете нет и не может быть ничего важнее, чем выиграть здесь.

– Ну, нам пора, нас ждут на другом приеме, – сказала Эмма. – Где народ помоложе.

– Отличный засос, – сказала Эмме Милдред Ашхайм.

– Спасибо, – сказала Эмма. – Это мне подарок от Джека, он на такие мастак!

Милдред перевела свой рентгеновский взгляд на Джека.

– Симпатичный, не правда ли? – спросила сестру Мира. – Сразу понятно, отчего вокруг него такой шум.

Джек готов был поклясться, что Милли обдумывает, как бы ей отреагировать на слово «симпатичный». Джек знал – в ее мире слово «симпатичный» не комплимент, а смертный приговор.

– Знаешь, как девица он симпатичнее, – сказала Милдред Ашхайм, вернувшись к изучению Эммы, на него ей было плевать. Джек подумал, наверное, она решает, что будет лучше – раскрыть тайну или нет.

Тут Мира возьми и скажи:

– Милли, ты просто мне завидуешь, потому что я встретила его первая.

Ну вот мне и конец, подумал Джек. Но его ждал сюрприз. Милдред смерила его испепеляющим взглядом (только затем, чтобы дать ему понять – она ничего не забыла, в том числе и малые размеры его болта), но не сказала сестре ни слова про ту пробу. Взгляд был не просто испепеляющий – она подчеркивала, что на нее Джек произвел самое негативное впечатление и что она не изменила своего вердикта ни на йоту; просто покамест не время вынимать этот козырь из рукава.

– Мира, ради бога, сегодня же оскаровский вечер, надо дать детишкам вволю повеселиться, – сказала Милли.

– Да, нам пора, – заторопилась Эмма.

– Спасибо, – сказал Джек, обращаясь к Милдред Ашхайм.

А та снова уставилась на Эмму, Джеку только рукой помахала. Он думал, она скажет что-нибудь им вслед, так сказать, произведет выстрел в спину, например, «Счастливо, короткоболтовый», но Милли промолчала.

– Помяни мое слово, Милдред, будущее Джека Бернса – целая жизнь из золотых кадров, – услышал Джек голос Миры.

– Может быть, – ответила Милли, – но я все равно говорю, как девица он смазливее.

– Конфетка моя, выкинь этих старых потаскух из головы, они несут чушь, – сказала Джеку Эмма, оказавшись в машине.

Они плыли посреди лимузинного моря. Джек не знал, куда они едут, ему было плевать – пусть корабль ведет Эмма, у нее это отлично получается.

После такой ночи Джек ожидал наутро звонков от всех своих знакомых – даже от тех, кого давно забыл (особенно от тех, кого забыл!). Но на связь вышли немногие. Каролина Вурц, впрочем, позвонила Алисе:

– Пожалуйста, передай Джеку, я считаю, победу заслужил он, а не этот людоед! Подумать только, «Оскар» за каннибализм! Куда мир катится!

Вернувшись домой в Санта-Монику, Джек и Эмма нашли на автоответчике единственное сообщение – от мистера Рэмзи. Тот просто проорал:

– Джееееек Бееееернс!

И все. Но Джек был доволен.

Старые друзья по борьбе тоже объявились, но не так быстро. В письме от тренера Клума значилось: «Джек, ты был прав. Борцовские уши на девице не смотрятся». Тренеры Хадсон и Шапиро тоже поздравили Джека. Хадсон выразил надежду, что Джек не принимает женские гормоны и что его груди – накладные, а не имплантированные. Шапиро интересовался, что сталось с красавицей-славянкой, чье имя он забыл, – он надеялся увидеть ее по телевизору на оскаровской церемонии, но ее не показали.

Он, конечно, имел в виду Клаудию, но Джек ничего не знал о ней. Она не вышла на связь, как и Ной Розен (впрочем, Джек и не рассчитывал получить от него весточку). Ни звука и от Мишель Махер. Она пропала, будто не было, – Герман Кастро знал, что она поступила на медицинский, но потерял ее еще в университете. Сам Герман, конечно, написал Джеку – всего одну строчку: «Поздравляю, амиго, ты пробился в финал».

Вот именно, точно так Джек себя и чувствовал – что играл в финале, но проиграл вчистую. Он не мог предсказать, будут у него еще финалы или нет; кто знает, может быть, тот день был первым и последним.

Да, и «Терминатор-2: Судный день», и «Голый пистолет-2 1/2 : Запах страха» собрали куда большую кассу, чем «Чинно-благородно», но благодаря этому «мелкому» фильму и номинации на «Оскар» Джека стали узнавать в лицо – причем все сразу. Узнавать и как мужчину, и как женщину – все же чаще как мужчину, Джек не собирался ходить на приемы в женском платье. Отныне он был знаменитость.

Эмма приняла самые решительные меры, чтобы Джек извлек из этого нового статуса максимум выгоды. Она заставила Джека говорить, что он «пишет», – хотя, разумеется, он и не думал ничего писать.

– В подробности входить не надо. Просто говори, что ты все время пишешь.

Эта фраза превратилась для Джека в верное средство завершить беседу с любым журналистом. Звучала она несколько угрожающе, словно бы он готовил что-то жутко разоблачительное. Но кого или что он собирается разоблачать, вот в чем вопрос!

– Этой фразой ты напускаешь туман, окутываешь себя ореолом таинственности, – объясняла Эмма. – Ты и так ассоциируешься с жанром «нуар», поэтому стоит немного сгустить краски, тобой будут только больше интересоваться.

Иные журналисты вообще хотели говорить только о том, что Джек пишет; они просто бесились из-за того, что он решительно отказывался раскрывать, что именно. Ему нравилось повторять эту фразу уже потому, что она вызывала такую реакцию.

– Нет, у меня нет ни малейших планов остепеняться, заводить детей, жениться – ничего подобного, по крайней мере не сейчас, – так обычно начинал Джек. – Сейчас самое время сосредоточиться на работе.

– Вы имеете в виду кино?

– Разумеется, но не только, ведь я еще пишу.

– Что же вы такое пишете?

– Кое-что, да ведь тут какое дело, я пишу все время.

Дошло до того, что нездоровый интерес к его «писательству» начала проявлять Алиса.

– Надеюсь, ты не мемуары готовишь! – нервно смеялась она.

Лесли Оустлер смотрела на Джека с печалью – наверное, жалела, что показала ему в свое время свою иерихонскую розу; если Джек станет писателем, он непременно ее припомнит.

Эмма говорила Джеку, что мама все время сверлит ей мозги – все-то ей хочется узнать, не читала ли Эмма Джекову писанину. Эмма считала, что запущенный ими слух жутко веселый; Джек придерживался совершенно противоположного мнения. Он не понимал, зачем играть в такую игру.

После смерти Миры Ашхайм (о ней Джек узнал из газет, никто и не подумал ему позвонить) Боб Букман сказал ему, что с агентством «талантливой молодежи» ему больше не нужно иметь дела. У него уже есть агент в Си-эй-эй, и этого достаточно, тем более у Джека был не только Боб, а еще и адвокат по делам киноиндустрии Алан Херготт.

– Тебе если и нужен менеджер, то финансовый, – так говорил Джеку Алан.

Джек хотел поддерживать деньгами мать, поэтому нашел финансового менеджера в Буффало, штат Нью-Йорк. Звали его Уиллард Саперстон, у него имелись связи в Торонто. А канадские налоги душили Джека хуже удавки. Первым делом Уиллард посоветовал Джеку принять американское гражданство, что он немедленно исполнил. Затем он стал «инвестором» в предприятии «Дочурка Алиса», благодаря этому матери не приходилось больше платить «зверские» налоги с каждого полученного от сына доллара.