Покушение

— Наконец-то! — воскликнул ефрейтор. — Ну, этого следовало ожидать после такой-то подготовки!

Фон Бракведе рассмеялся, но сдержанно. Затем он связался по телефону с графом Хельдорфом, полицей-президентом Берлина, и проинформировал его о событиях в ставке. Хельдорф обещал сразу же приступить к выполнению всех обговоренных мероприятий и заявил, что вскоре прибудет на Бендлерштрассе.

Леман в это время открыл средний ящик стола, достал оттуда коробку с сигарами и протянул ее Бракведе. Эти сигары граф держал для особых случаев. В коробке их осталось всего три штуки.

— Сегодня, — сказал капитан и протянул руку к коробке, — будут выкурены две сигары. Одна из них — для вас, мой дорогой. Другую я выкурил бы в любом случае: у моей жены день рождения.

Ефрейтор принял сигару, как принимают орден, но, протягивая капитану спички, осторожно заметил:

— А вы выглядите не очень-то довольным.

— На основании чего вы сделали такое заключение? — удивился граф.

— Трудно сказать, однако у меня такое чувство. По-видимому, что-то вам не нравится. Но что?

— У вас светлая голова, старина, — проговорил фон Бракведе, с удовольствием затягиваясь сигарой. — И именно поэтому вы должны были задать мне вполне определенный вопрос, когда узнали, что дело сделано.

Леман глубоко затянулся сигарой, а потом спросил:

— Когда?

Фон Бракведе одобрительно кивнул — к людям, которые обладали острым умом, он особенно благоволил.

— Вот в этом-то как раз и дело!

— Так когда же взорвалась бомба?

— Около четырех часов назад.

— Боже мой! — только и смог сказать Леман. — Этого не может быть! А где же полковник?

— Он на пути сюда. В 16.00 он приземлился на аэродроме в Рангсдорфе, а чтобы доехать оттуда до Бендлерштрассе, ему понадобится минут сорок пять. — Капитан посмотрел на свои часы: — Еще минут десять — и здесь все завертится.

Генерал Ольбрихт и полковник Мерц фон Квирнгейм беспрерывно сновали из кабинета в приемную и обратно. Две секретарши безостановочно стучали на машинках. Группа связных разносила первые, самые важные приказы на узел связи и отдельным исполнителям.

Узел связи находился в подвале. Дежуривший там персонал работал споро и надежно: связь с нужными абонентами устанавливалась быстро, тут же стучали телеграфные аппараты. Всего за несколько минут подвал превратился в пчелиный улей.

— Наконец-то и у нас закипело! — молвил один из фельдфебелей, настроенный инициативно. Он относился к числу людей, которым доставляло радость видеть аппаратуру работающей с полной загрузкой. В этом случае он мог показать, какие у него хорошие специалисты.

Дежурный офицер оказался более сдержанным. Он принимал документы, регистрировал их в соответствии с установленными правилами и направлял дальше. И лишь однажды он заметил:

— Слишком много сразу-то.

Дежурным офицером в тот день был лейтенант Рериг. Вышло это совершенно случайно. На его месте мог оказаться любой другой офицер связи, но по расписанию выпала его очередь.

Рериг был человеком серьезным, внимательным и по-юношески застенчивым. Одаренный в области искусств, до службы в вермахте он изучал музыку. Состоял он когда-то и членом национал-социалистского студенческого союза, что также было в то время делом обычным.

Сейчас лейтенант держал в руках текст для передачи по телеграфу и смотрел на него с некоторым удивлением.

Фельдфебель, стоявший рядом и уже протянувший было руку за приказом, спросил:

— Что-нибудь не ясно?

— Эти документы, — произнес осторожно лейтенант Рериг, — кажутся мне не совсем правильными.

Фельдфебель опять посмотрел на него с удивлением:

— Здесь все в порядке. Эти приказы исходят непосредственно от генерала Ольбрихта, он их завизировал.

— Конечно, конечно, — торопливо согласился лейтенант. — Но они написаны на простой бумаге, на них нет грифа секретности. А для вас нет пометки о срочности передачи.

— Подобное иногда случается, — сказал фельдфебель, — особенно в спешке, а сегодня дело именно так и обстоит. — И озабоченно добавил: — Вы что же, собираетесь возвратить их для дооформления?

— Конечно нет! — Лейтенант Рериг поторопился передать документы дальше. — Я просто немного удивлен, ведь у нас-то все службы работают абсолютно четко. И если что-то делается не безукоризненно, это меня озадачивает. Но, разумеется, передача сообщений в возможно кратчайшие сроки является для нас основной задачей.

Лейтенант Рериг, дежуривший на узле связи на Бендлерштрассе, был, таким образом, слегка озадачен. Ничего страшного, правда, пока не произошло, и приказы передавались в соответствии с установленным порядком. И все же — некто в некоем подвале проявил недоверие.

— Давай отпразднуем этот день! — воскликнула Элизабет с воодушевлением и по-девичьи грациозно прошлась по своей узкой комнате. — Устроим грандиозный праздник! Что ты на это скажешь, Константин?

Лейтенант глядел на нее счастливыми глазами. Впрочем, ничего другого за эти истекшие часы он, по сути, и не делал — таял от нежности и одобрительно улыбался ей.

— Я пожертвую все свои запасы, все-все, — сказала Элизабет и огляделась. — Вообразим, что после сегодняшнего дня уже ничего не будет. День, в котором заключена вся жизнь. Ты это понимаешь?

Константин не понимал, но кивнул в знак согласия, ведь что бы она ни говорила, все звучало так чудесно. Он поторопился ей навстречу и споткнулся о портфель брата.

Элизабет прильнула к лейтенанту, однако на этот раз как-то поспешно, даже робко. Потом быстро высвободилась из его объятий и сказала:

— У меня есть еще настоящий кофе в зернах, его хватит на целый кофейник. Кроме того, имеется половина торта, баночка икры, две пачки ржаных хлебцев и стаканчик с гусиным жиром.

— Одним нам с этим не справиться! — радостно воскликнул Константин.

— А мы пригласим гостей, — заявила великодушно Элизабет. — Так всегда делают, когда что-то празднуют. Я приглашу к нам фрау Валльнер и ее «гостя».

Константин был согласен со всем, что бы ни предложила Элизабет. Вместе они накрыли столик, на который выставили все имевшиеся в их распоряжении съестные припасы. Затем Элизабет широко распахнула дверь своей комнаты.