Полдень сегодняшней ночи

Вдалеке справа громыхнуло… Там вились огненные смерчи, и деревья, вырванные с корнем, взлетали в воздух. Магия боролось с верой. Вера билась с магией.

…Тут у Русакова кончилась первая лента, и он с напарником завозился, вставляя вторую. И увидел большую неприятность. В сотне метров правее, где стоял второй ДШКМ, Цыган с Васильевым, все курилось какой-то густой бурой дымкой… Вокруг дымки искажались очертания деревьев, кустов, словом, всего. Изгибалась, дико пританцовывая высокая сосна, плясал гранитный валун… И уж конечно, никто оттуда не стрелял. Видно, некому было оттуда стрелять. Морок, твою мать. У них имеется Морок. Плохо…

– Заснул? – крикнул ему напарник.

Третью машину, мощный КАМАЗ, кто-то остановил на середине моста. Шины прострелили, надо полагать. Оттуда, из-под колес, стреляли то ли люди, то ли какая-то мелкая нечисть, и похоже, что выцеливали они все больше русаковскую огневую точку. Кто-то бил по ним из гранатомета, но мазал, далековато там для гранатомета, хорошо хоть прицел им сбивает, о, покатился один, это, видно, снайпер наш его достал… А где их-то снайпер, сначала же был, каким чудом до пулеметного гнезда еще не добрался? Тут Русакову стало не до смотрелок, ленту они зарядили, и цель явилась совсем рядышком.

В джипе том, проклятом, были какие-то чудища. Живой кошмар. Один, ростом с двух человек, огромный, с очень короткой шерстью, как у дога, голова бесформенная, что твоей камень… Мышцы – просто невообразимые. Кто это? Ни разу не видел такого. О, голый он, и елда у него стоит. Да какая! Будь спокойна мама, у меня истерика. Второй… мягкую игрушку что ли оживили, с них станется. Медведь, огромный, бурый, встал на задние лапы, в передних держит секиру и прет прямо на позицию. За спинами у двух страшил прячется по бесу, один, кажется, в сержантской форме… Господи Иисусе! Да что им пули!

Пули и вправду их не брали. От этого, каменноголового, просто отлетали, хоть бы что ему. Медведя покачивало, останавливался он, лапами как от слепней отмахивался… И опять шел. Половину ленты на них истратил, все без толку!

Всю речушку с мостом и лесочком на берегах затрясло, как будто недалеко извергался вулкан. Тьма, вся в сполохах магических разрядов, накатывала справа. Там играли по-крупному. А здесь от их тамошних игр не осталось ни одного бойца, что с их стороны, что с нашей, кто устоял бы на ногах. Пулемет перевернуло набок, едва выправили его с напарником. О! те поднялись, все четверо, обходят, сейчас их будет уже очень сложно остановить, потому что тяжелый колесный пулемет ДШКМ не повертишь как игрушку, под таким углом у него – мертвая зона в чистом виде. Если не хочешь, конечно, выставить собственную задницу из укрытия, разворачивая машинку и показывая свое беззащитное тело пулям всего мира… Обходят, обходят! Тут задымился куст прямо перед носом у каменноголового. Потом только Русаков сообразил, что откуда-то оттуда треснул глуховатый выстрел мушкета. Встал все-таки Воронов… Великан схватился за горло: оттуда фонтаном хлестала зеленоватая густая кровь. Упал, лапищи раскинул, готов… За куст немедля метнулся бесячий сержант. Конец Володьке…

Медведь и еще один бес добежали до их с напарником точки. Мохнатый взмахнул топором, покатилась напарникова рука. Потом зверюга секиру свою отбросил и давай рвать напарника на куски, как старое тряпье. Ну, Господи Иисуси Христе сыне Божий, прими души наши…

Медведь так растопырил свои лапищи, что помешал второму номеру сразу же задрать Русакова. Тот успел выскочить из ячейки и бросил туда тяжелую связку мощных оборонительных гранат… Рвануло так, что сам он перевернулся через голову и скатился в низинку. Отряхнулся, встал, пощупал, что там у него осталось, чем можно воевать. А! Револьвер упал куда-то. Только нож и остался. Вынул нож и заковылял наверх, в голове звенит… Наверху – настоящая воронка, как от артиллерийского снаряда. Вышел бес на клочья, от напарника тоже клочья… ну, мир праху твоему. Второй, мохнатый, на четырех лапах убегает, топор свой оставил, испугался. Весь какой-то закопченный.

Спасибо, Господи. Отвел смерть.

Русаков хотел было поставить пулемет, но только махнул рукой. Конец машинке. Подобрал револьвер. Где сержант-то бесячий, не видно что-то. Надо отползать. В тыл и на правый фланг. Тут он уже бесполе…

Пуля вошла ему в висок.

…глазами Зеленого Колокольчика

До той неудачной утренней стычки у него было тринадцать бывших людей в бывшем взводе капрала Дана. До чего же не хватает офицеров! какая-то черную кость, и то – во взводных. Взвод он отдал под команду Мохначу: пусть тупой, зато идеальный исполнитель. Кроме того – семьдесят восемь бесей и к ним в придачу бравый сержант Мортян, косточка военная, сахарная… Изрядная подмога в виде бандитского сброда новосподобившегося капитана Рыбаченка – еще тридцать семь бойцов, считая командира. Да химера контуженная, да старая повариха-эльфийка, да тролль внушительных статей. Да он сам, стоимостью в тридцать пять таких, прости бесе, гвардейских соединений…

Совсем не так уж мало, если не расходовать понапрасну.

Что может быть хуже напрасных расходов?

Этой ночью северная дружина заставила раскошелиться… Они положили трех бесов и двух бандитов Глотки. Еще двух бесов подранили и их, как водится, добили. А затем, по давней солдатской традиции, устроили знатные похороны. То есть зажарили и съели обоих. Итого минус семь. А выбил ли он, Пятидесятый, хоть пешку с игровой доски? Хоть одну-единственную пешку? Кажется, нет. Разумеется, его не посмеют упрекнуть, но чего стоит такая игра! Бездарно, все это, надо признаться, бездарно. Чего, Бесе милостивый, стало во мне больше за последние четыреста лет: опыта или же лености?

«Пожалуй, свое призрачное очко я все-таки получил. Вся моя бредовая команда ругает своего тупого командира. Какой, к ангелам-архангелам, маг, если всю что ни на есть дружину среди темной ночи перепутал со сторожей… Уж если мои огрызки не поняли игру, то крестовики, надо полагать, и подавно…» – неплохая дебютная идея: с утра он прорывался через мост и рядом, там шел настоящий бой. И сейчас, вечером, туда пойдет сильная группа. Чтобы отвлечь на себя основные силы Бойкова. Воевода умница, он поставит своих на направлении главного удара… Надо надеяться. Группой придется пожертвовать, но таков уж гамбит: темп за качество.

Потому что бить по-настоящему Пятидесятый собирался совсем не там. В пяти сотнях шагов от моста берег с обеих сторон понижался, крутые склоны превращались в пологую долину – всего шагов на полторасто-двести. Дальше – настоящий обрыв, неведомо как и почему огородивший двумя отвесными стенами жалкенькую, мелкую подмосковную речушку. Рядышком в рощице лет сорок назад какие-то душегубы прикончили путника, тело закидали ветками и прикрыли дерном, веет оттуда так бодряще… так тонизирующе… чистой лиходатью. Так вот, прорываться стоило на пологом месте и только там.

Кого он мог израсходовать без особого ущерба? Да всех или, быть может, почти всех. За исключением, пожалуй, Мортяна, Песьей Глотки и поварихи. Последняя готовила превосходно. Пятидесятый предпочел бы скорее лишиться взвода, чем ее кулинарных талантов. В этакой провинциальной армейщине – и столь поразительное дарование… Игрушечный капитан покуда нужен. Конечно, огрызок. Конечно, щенок. Притом дворняги. Более того, дворняги, странным стечением обстоятельств переспавшей с каким-то ублюдочным представителем мелкотравчатой шпаны. Надо полагать, спьяну. Кто сказал, что среди собак нет алкоголиков? Но при всем том, дворняжий отпрыск – на данный момент лучшее из имеющегося. Когда славный сбродоотряд доберется до книжицы и получит добро на возвращение домой, ему надо будет оставить кого-то здесь, в Срединном мире для возобновления сети. И Песья Глотка – единственный, кому можно доверить командование хотя бы на время. Пятидесятый подумывал о Мортяне, тот, конечно, опытнее, но только на случай драки; в Срединном мире он никогда подолгу не жил, нравов не знает. Участвовал, конечно, в специальных операциях… однако почти всегда в тех случаях, когда требовалось кого-то рвать без особых раздумий. Да-с, Мортян чистокровная нелюдь, элитная раса, и, следовательно, во всех случаях его следует ставить выше Глотки и ему подобных. Во всех, кроме нынешнего. Возглавлять резидентуру в самой человечьей гуще сержант органически неспособен…

Ах, как славно было бы, чище черной пентаграммы и изысканнее одеяний из магии болот и туманов, если б все вышло, как намечалось. Резидента не пришлось бы искать: приказом по Конгрегации стратегических служб таковым был назначен гвардии подполковник, готовившийся к этому целый год, креатура Пятидесятого… Впрочем, операции в Срединном мире давным-давно, сразу после заключения Конкордата, превратились в искусство компромисса между идеальным и возможным. Раньше было проще – бей да и все!

Мортяна хотел было поберечь. Ценный кадр. На их импровизированной доске он стоит не меньше ладьи… Не вышло. Собрал полковник младших командиров, принялся объяснять им диспозицию, капралу Акселю, который командовал отвлекающим отрядом, не ведая об истинной своей роли, доверительно сообщил от него зависит-де судьба боя… пообещал кое-что соответственно чину. Как водится. Аксель, тупая деревенщина, неуклюжая громада, заулыбался младенчиком. А на лбу у него цвела невыносимым пурпуром руна скорой и неотвратимой гибели тела… Как он доказывал, вот, дескать четверка испытанных бесей, на скорости проскочим через мост, порвем замухрышек! И полковник его словесам внимал с благосклонным покачиванием головы. А сержант, крестильная купель, ухмылялся… Никакой магии, никакой телепатии не понадобилось ему, чтобы догадаться, кому в грядущей баталии предстоит отдать тела за общий успех. Просто сработал вечно бодрствующий инстинкт: безошибочно определять, с какого места начальство начинает врать и морочить голову нижним чинам. Ничего не говорил Мортян, но ухмылялся отвратительно долго, целых полминуты. И глядя на него, как-то поник бравый капрал.