Полдень, XXI век (май 2012)

Шофёр, бледный, с трясущимися губами вылез из кабины. Для него тоже на сегодняшний день всё было кончено; попытаешься бежать – поймают и убьют при задержании. Сдашься властям – в камере предварительного заключения не выживают.

Толпа собралась жиденькая; к людям возвращалась память, и каждый мог припомнить десятки подобных случаев.

На месте происшествия Василий задерживаться не стал. Заметут в свидетели, тоже мало не покажется, особенно, если выплывет на свет инцидент в кафе. В городе произошли уже сотни настоящих преступлений, но не исключено, что именно его хулиганскую выходку расследуют со всей строгостью.

С улицы пора уходить. Нужно резко сменить манеру поведения, прежде чем судьба успеет прицелиться, как следует. Впрочем, судьба отличный снайпер и бьёт навскидку. Достать может где угодно, но лучше всё-таки заранее поберечься.

Не оглядываясь, Василий поспешил прочь. В голове ни с того, ни с сего всплыла фамилия: Серченко. Чёрт, жаль, что не Иванов или Степанов. В данном случае, чем незаметнее, тем лучше. А вот двигаться, подчиняясь слепому случаю, больше не стоит. Случай уже несколько раз выручал его – сколько можно?

Пора выработать план действий и хотя бы некоторое время следовать ему.

Проспект уводил в промышленную зону. Даже в воскресный день здесь встречались большегрузные фургоны и грязные самосвалы, наводящие ужас на случайных прохожих.

А всё-таки славно было бы сейчас работать и знать, что от тебя зависит только исполнение правил техники безопасности. Чёрные маги и кровососущие марсиане в будний день редкие гости. Кстати, каким образом, живя на Марсе, незваные гости приобрели привычку питаться человеческой кровью? Здравый смысл вопиет… Хотя здравый смысл обязан вопиять при виде каждого события сегодняшнего дня. Человек, живущий в реальном мире, здравым смыслом обладать не должен. Так что недоумения по поводу марсиан скорей всего вызваны просыпающимися профессиональными знаниями.

Так и есть… взгляд скользнул по крыше заводского строения, зацепившись за трёхметровую стальную морковку, установленную на самой верхотуре. Для случайного человека – деталь производственного пейзажа, а он знает, что это ЦН-12, древнее, как и весь завод, приспособление для очистки воздуха от промышленной пыли. Вот уж не думал, что где-то сохранились такие…

Василий… Василий Серченко… инженер-технолог. Ряды автоклавов, тонко свистящий пар… рабочее давление – две с половиной атмосферы. Непрерывный процесс, в выходные дни всё это тоже работает.

Нет уж, сегодня он туда ни ногой! И вообще, нужно держаться подальше от родного завода. Сменным инженером сегодня Мишеев, и одного этого достаточно, чтобы город не чувствовал себя в безопасности.

Василий шёл спорым шагом, возвращаясь в центр города. Бежать нельзя ни в коем случае, бегущий привлекает всеобщие взгляды и притягивает всё дурное, что копится в окрестностях. А просто спешащий идёт себе и идёт. И заодно обдумывает план действий на ближайшие два-три часа.

Музей! Слово ослепительное, чудесное. Не мысль, а озарение. Ну кто в кутерьме воскресного дня вздумает пойти в музей? Надо только выбрать такой, куда пускают бесплатно. Если не считать квартир всевозможных знаменитостей (Василий не помнил, где они находятся, да и по поводу бесплатности сомневался), то в городе их всего два: Зоологический и Артиллерийский. Ещё, кажется, Арктики и Антарктики и, быть может, Суворова. Чёрт, сколько же лет он не был в музеях? И, вообще, где он был за последние годы? Недаром по утрам отказывает память: человеку, занятому исключительно выживанием, попросту нечего помнить. Разве что дурь, которой пичкают с экранов, вторгается в личную жизнь, усиливая градус пошлости. И теперь уже невозможно понять – жизнь лишена разумной основы оттого, что реальность, нас окружающая, безумна, или реальность сошла с ума от бесцельности нашей жизни.

Вот, пожалуйста, болтался бы сейчас без цели, десять раз бы влип в какую-нибудь ерунду, а появилось простое человеческое желание, на один микрон отличное от инстинктивного стремления сберечь свою шкуру, и Василий невредимым прошёл через весь город и ступил под тихие своды Зоологического музея.

Закрытый по летнему времени гардероб, ступени, ведущие в обширный зал, где красуется костяк синего кита.

Привычно не обращая внимания на пояснительные надписи, Василий прошёлся вдоль муляжей и скелетов, свернул в следующий зал. Двадцать лет не был здесь, а ноги ведут сами, и каждый экспонат немедленно вспоминается и кажется едва ли не родным.

В прозрачной синеве поддельного аквариума, имитирующего морские глубины, неподвижно пикировали гигантские манты.

Сразу вспомнилось, как в детстве боялся этой витрины. Удивительное слово «вспомнилось». Человек – это память, но память живёт совершенно самостоятельно и от владельца отдельно. Захотелось памяти – вспомнилось что-то. А не захотелось – и бегает вместо человека суматошное не пойми что.

Зашёл в музей, и вдруг, ни с того, ни с сего, вспомнилось детство. Полно, было ли оно, если знание о вчерашнем дне отрезало как ножом, да и вместо всей остальной жизни зияет чернота? Однако вспомнилось и, значит, было, даже если не было ничего.

Он много раз приходил сюда… с родителями? неужто были такие?., или со школьной экскурсией… – это ещё что за чудо? – не помню. Не можешь вспомнить семьи, учёбы, первой любви, значит, не было их нигде и никогда. А Зоологический музей был, и гигантские скаты надвигались из мутной голубизны, исполненные жути и безмолвной угрозы. Наконец, они, в самом деле, выплыли из назначенного им объёма. Василий не знал, спасся он тогда или был изничтожен уродливой рыбиной, но сейчас отчётливо вспомнился не только детский страх, но и ощущение безысходности при виде ската, плывущего в метре над тротуаром.

Оживший страх едва не захлестнул сознание, но Василий упрямо тряхнул головой, не поддаваясь панике. Утро давно прошло, и раз мистические ужасы не вырвались на волю, то уже не вырвутся. Чучела мант не оживут.

И всё же что-то было не так. Инстинкт, выработанный забытыми годами, заставлял напряжённо всматриваться и вслушиваться, пытаясь понять, что неправильно в извечном спокойствии музея. И лишь потом Василий сообразил: нет старушек-смотрительниц, наблюдающих за тишиной и порядком. Непременная фигура, сидящая в уголочке, без неё музей перестаёт быть музеем и превращается в сборище предметов неясного, но зловещего предназначения.

Скучающая походка музейного посетителя немедленно обрела упругую осторожность следопыта.

Не надо было этого делать! Может быть, бабушка, пользуясь отсутствием посетителей, отошла попить чаю или в туалет пописать. Музейные бабушки тоже иногда писают. Но воспалённая психика принялась искать угрозу, и угроза явилась.

Ещё несколько шагов, и за очередной витриной он увидел хранительницу зала. Удивительно, как много крови может натечь из тщедушного тела. Женщина лежала ничком, лица её не было видно и не видно раны. Случиться могло что угодно: старушка могла поскользнуться и расшибить голову об острый угол, могла умереть от обильного носового кровотечения, могла пасть жертвой одного из тех параноиков, что считают, будто выживут, если сами начнут убивать других. Последнее было всего вероятнее, эти типы искали себе жертв в местах тихих, где убийство не сразу будет обнаружено. Но Василию первым делом вспомнились экспозиции музея: оскаленный уссурийский тигр, белые медведи, седой полярный волк…

Время чудес и фантастических превращений давно миновало, раз они не прорвались в реальный мир и не затопили город с утра, то в полдень можно ожидать разве что атомной бомбардировки. Однако правила на то и существуют, чтобы их нарушать. Последнее относится не только к людям, но и к природе.

В глубине музейной анфилады что-то шевельнулось, и оттуда, мягко ступая, появился березовский мамонт. Живым он казался гораздо больше, нежели сидящим в своей яме.

Василий оглянулся, ища пути к отступлению, но за спиной, освободившись из голубого плена, плавно парили гигантские скаты.