Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне

Судя по воспоминаниям Короткова, особая ценность Фелфе заключалась в его способности предупредить КГБ о готовящихся операциях BND, BfV или американцев. Он также передал ценную информацию, например, о вооружении западногерманского бундесвера. Эта информация оказалась такой важной для Политбюро, что было отменено принятое в 1961 году решение КГБ заморозить операцию, когда из-за бегства Анатолия Голицына возникли опасения насчет безопасности Фелфе. О 1961 годе Коротков высказался как о «роковом годе для разведчика-аса Фелфе... когда на его шее затянулась веревка», и в комментарии сказал, что решение Политбюро сохранить его на занимаемом посту означало, что «выиграла политика, и Фелфе был принесен в жертву» [1094] .

1094

Ibid.

ИНТЕРВЬЮ ФЕЛФЕ

Когда мы брали у Фелфе интервью, он был как будто польщен нашим вниманием и сказал, что несмотря на довольно частые в прошлом поездки в Советский Союз в качестве «почетного гостя», его «русские друзья в течение двух лет после объединения Германии покинули Карлсхорст, хотя им дали четыре года для сворачивания своих дел». Очевидно, плотная слежка заставила их уехать в 1992 году. За время, прошедшее после выхода книги, чувства Фелфе по отношению к КГБ и Советскому Союзу изменились. Как писал Коротков в «Berliner Zeitung», никто никогда не ставил под сомнение подлинность информации Фелфе, потому что «он решил работать с советской разведкой исходя из глубоких убеждений». Когда же система развалилась, то изменился и взгляд Фелфе на мир [1095] . Теперь он вполне трезво оценивает своих бывших товарищей. Несмотря на впечатление, которое может сложиться у читателей книги Фелфе, будто автор закоренелый «антиимпериалист» и настоящий коммунист, на самом деле у него типично буржуазный характер, связанный традициями, и консервативный. Убедив себя, что, работая на Советский Союз, он способствует развитию доктрины марксизма-ленинизма, Фелфе в конце концов пришел к пониманию, что неправильно оценивал страну, которой служил. Это впечатление о позиции Фелфе совпали с впечатлениями тех, кто знал его в 50-х годах. Тогда он был эгоцентристом, любившим хорошо пожить и быть в центре внимания. Связанный с Советами в течение почти сорока лет, Фелфе жил в рамках их идеологии.

1095

Ibid. Голицын сбежал в декабре 1961 года, а Фелфе был арестован в ноябре 1961 года, так что это замечание в газетной статье быссмысленно. Когда Кондрашев заговорил об этом с Виталием Коротковым в Москве, тот ответил, что его не так поняли.

Во время нашего интервью Фелфе свободно рассказывал о своей прошлой двойной жизни. Он заметил, что его ни разу не предостерегли насчет опасности, угрожавшей ему в связи с бегством на Запад сотрудников КГБ — особенно Петра Дерябина, который рассказал о «двух агентах в организации Гелена под кодовыми именами Петр и Павел» [1096] . Офицер КГБ, работавший с Фелфе, то есть Коротков, ни разу не упомянул о Голеневском, хотя Фелфе сказал, что ему стало известно, будто Коротков знал о возможной компрометации в результате этого дела. Однако Фелфе был уверен, что Коротков исполнял приказ ни о чем ему не рассказывать, дабы он продолжал поставлять информацию. Когда мы спросили его, не думает ли он, что, по чьим-то высказываниям, его и вправду принесли в жертву плану создания трудностей для BND Фелфе взорвался: «Quatsch!» (вздор) [1097] .

1096

Heinz Felfe, interview with Bailey, 30 Mar. 1995.

1097

Ibid. Reese. General Reinhard Gehlen, pp. 146, 156: Martin David C. Wilderness of Mirrors (New York: Ballantine, 1980, pp. 105, 107). Предположение, что Фелфе был нарочно скомпрометирован при помощи Голеневского, основано на факте, что Голеневский получил информацию в «разговоре с генералом Грибановым, шефом контрразведки КГБ. Грибанов... сообщил ему, что из шести офицеров организации Гелена, ездивших в 1956 году в Вашингтон, чтобы познакомиться с деятельностью ЦРУ, двое были советскими агентами». См.: Reese General Reinhard Gehlen, p. 155. Ссылка на Грибанова, о котором бежавший Юрий Носенко особенно много рассказывал, дала повод к размышлениям. Носенко был офицером Второго Главного управления КГБ, который в первый раз вышел на ЦРУ в 1962 году, а в 1964 году стал перебежчиком. Его утверждение, что КГБ не интересовался Ли Харви Освальдом и не участвовал в убийстве Кеннеди — как очевидные противоречия в другой информации — дали повод ЦРУ сомневаться в его благих намерениях. Его подвергли интенсивным допросам в экстремальных условиях, однако сомнения не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Носенко освободили и реабилитировали. О дальнейшей судьбе Носенко см.: Heuer Richards J., Jr. Nosenko: Five Paths to Judgement in Westerfield H. Bradford ed. Inside CIA’s Private World (New Haven: Yale University Press, 1995). Утверждение Риса, что Го-леневский услышал об этом в частной беседе с Грибановым, не совсем точное. В первый раз Голеневский услышал о Фелфе в речи Грибанова на собрании начальников восточноевропейских служб разведки государственной безопасности в Москве в 1958 году. Это было второе совещание (первое состоялось весной 1956 года), имевшее целью заручиться поддержкой в кампании активных мероприятий против ФРГ. Как в других случаях, Голеневский, который был также агентом КГБ в польской разведке, получил подтверждение вскользь сделанного замечания Грибанова, но уже в 1960 году и от советского советника во время обсуждения координации деятельности западных разведывательных служб. О связях Голеневского с КГБ см.: Memorandum, 4 Jan. 1964, CIA-HRP.

У Фелфе не было ни малейшего представления, почему Коротков вдруг заявил в интервью, что Голицын скомпрометировал его, однако он попробовал объяснить этот курьез: «Голицын передал информацию до того, как сбежал. И его приняли, только проверив информацию и убедившись в ее надежности. Таким образом, американцы знали от него, что он может рассказать еще до его бегства. Это торг». Насколько можно судить, Фелфе пришел к такому выводу после своего освобождения из тюрьмы, беседуя с офицерами КГБ о причинах его компрометации. Только заявив, что Голицын сначала передал американцам информацию, а потом уж бежал (декабрь 1961 года), КГБ мог обвинить Голицына в аресте Фелфе в ноябре того же года [1098] .

1098

Ibid. Основанием может быть то, что Голицин сначала попросил убежище, а уж потом, когда ему ответили согласием, достал конверт из ближайшего сугроба. Эта история рассказывалась в нескольких вариантах в таких книгах о «холодной войне», как: Mangold Т. Cold Warrior (New York: Simon and Schuster, 1991), and Wise David. Molehunt (New York: Random House, 1992).

Что касается других случаев бегства или шпионажа, касающихся не только советских, но и восточногерманских дел, о которых Фелфе говорил представителям КГБ, его постоянно уверяли: «Никто не мог о вас знать, не беспокойтесь». Фелфе привел в качестве примера реакцию КГБ на речь Мильке, резко выступившего с разоблачениями западногерманского шпионажа против ГДР и упомянувшего Фелфе в ряду других. Генерал Александр Коротков тотчас отправился к Мильке и сказал: «Руки прочь! Это наш человек». Мильке, как говорят, ответил: «In Ordnung. Никто в MfS, кроме меня, о нем не знает и не узнает!» [1099]

1099

Felfe interview.

Фелфе рассказал, что настоящее имя Альфреда I, офицера КГБ, который работал с ним, пока не был сменен Альфредом II (Виталий Коротков), — Иван Иванович Сумин. Поначалу Альфред II приезжал на встречи вместе с Альфредом I. Потом он стал работать один и только изредка появлялся вместе с генералом А. М. Коротковым. О беседах с генералом Коротковым Фелфе сказал: «Всегда политика, одна только политика. Его интересовала только ФРГ. Куда идет, что намерена делать? О ЦРУ он даже не упоминал» [1100] .

1100

Ibid.

Фелфе настаивал на том, что когда Альфред II спросил его: «Что мы можем сделать для вас, чтобы ваша работа выглядела более успешной?» — он отказался от всего, потому что был убежден — отношения с Советами должны быть как можно проще, чтобы его жизнь не осложнялась помощью КГБ. Альфред II прислушивался к желаниям Фелфе. Более того, Фелфе никогда не обсуждал с Альфредом II операции и сотрудников ЦРУ. Например, Альфред II не был проинформирован заранее о поездке Фелфе в Вашингтон в 1956 году, однако Фелфе послал ему открытку на специальный адрес, когда был в США. Доклад Фелфе о поездке был принят Альфредом II без комментариев. Он не задавал вопросов, но был раздражен тем, что американцы, а не русские пригласили Фелфе посетить свою столицу [1101] .

1101

Ibid.

Когда Фелфе сообщал Альфреду II адреса, номера телефонов, номера машин и другие детали о Карлсхорсте, переданные ему ЦРУ, Альфред II прервал его: «Нам надо знать, имеет ли кто-нибудь доступ к нашим сейфам. Все остальное неважно. Мы знаем, что у нас есть в Карлсхорсте и как это работает, и мы знаем это лучше американцев». В другой раз Альфред II напомнил Фелфе, что его не интересуют простые операции ЦРУ и BND. «Это ваши дела», — добавил он. А Фелфе не мог понять, почему Альфреда II не интересует информация по Карлсхорсту. Однажды, например, Фелфе сообщил, что может передать ему пять толстых книжек с материалами BND по Карлсхорсту (очевидно отчет по программе «Диаграмма»). А Альфред II ответил: «Делайте с ними, что хотите». С другой стороны, Альфред II заботился о том, чтобы MfS не предпринимало действий против агентов ЦРУ и BND, задействованных в операциях по Карлсхорсту, если они могли повредить Фелфе. Наконец Фелфе заявил, что КГБ никогда не проявлял особый интерес к офицерам ЦРУ, работающим в Берлине или в отделе связи ЦРУ. Если возникало какое-то имя, то у Фелфе запрашивали обычные данные, да еще о возможных слабых местах этого человека — и все. Несмотря на то, что Альфред II давал понять его незаинтересованность, Фелфе продолжал сообщать о своей деятельности, связанной с ЦРУ и Карлсхор-стом [1102] .

1102

Ibid.

Чтобы проиллюстрировать modus operandi с ним относительно берлинских операций, Фелфе заговорил о Лене. Когда BND стало известно, что Лена завербован КГБ, это дело автоматически перешло к Фелфе, потому что внутри BND оно рассматривалось как дело советского агента-двойника. Фелфе стоял на том, что никогда не видел Лену, и офицер КГБ не говорил с ним об этом деле заранее. Когда же он сам сообщил о Лене, то ему сказали: «Поступайте, как считаете нужным, и не думайте о нас». Лене разрешили сообщать о Карлсхорсте все, что он мог узнать. Никакой координации действий в отношении этого дела не было. И Фелфе не задавали никаких вопросов по поводу проверки БОБ информации, поставляемой Леной. Он признался, что сам не понимает, почему офицер КГБ в деле Лены пользовался своей «настоящей фамилией». С Щукиным он никогда не встречался, потому что КГБ не позволил. Иначе операции бы пересеклись [1103] .

1103

Ibid.

Большую часть времени, что Фелфе работал с КГБ, ни он, ни КГБ, казалось, не задумывались о его безопасности. Конспиративную квартиру в Карлсхорсте, где Фелфе встречался с Альфредом II, меняли лишь один раз, и КГБ предоставлял самому Фелфе решать, когда он поедет в Западный Берлин или в Восточный Берлин. И Фелфе не возражал. Он вспоминал, например, как приехал в Берлин на встречу, а офицер КГБ то ли заболел, то ли был в отпуске и не явился. Но это не обеспокоило Фелфе, который вернулся в Пуллах и стал терпеливо ждать следующей встречи [1104] .

1104

Ibid.

Наш рассказ о Фелфе, наверняка, разочарует тех, кто верил, что ЦРУ, особенно операции, связанные с Карлсхор-стом, представляли для Фелфе главный интерес. Обычно считается, что КГБ играл в них большую роль и таким образом помог Фелфе сделать карьеру. К тому же многие верят, что они были результатом общих усилий Фелфе и КГБ и продумывались заранее. Добавим, и это естественно, что КГБ высоко ценил информацию о личном составе, операциях и объектах ЦРУ, поэтому подходил к таким донесениям с особой требовательностью.