Полет бабочек
Шрифт:
Вечером того же дня, когда Томас спустился к ужину и вошел в гостиную, все уже сидели там и пили бренди.
— Я приготовил для вас кое-что приятное на сегодняшний вечер, — объявил Сантос. — Немного музыки. Вы любите музыку?
— Конечно, — сказал Джордж. — Мы почти не слышали музыки с тех пор, как приехали сюда.
— Что ж, — произнес Сантос. — Уверяю вас, мистер Сибел, подобной музыки вы никогда раньше не слышали.
Он позвонил в колокольчик, стоя у каминной полки.
«Как забавно, — подумал Томас, — иметь камин, живя в таком климате».
В комнату вошла невысокая пышнотелая женщина, за ней — двое мужчин. В одном из них Томас узнал Мануэля, безъязыкого слугу Сантоса. Эти двое мужчин внесли гитары и сели на жесткие стулья, тогда как женщина заняла место между ними. Она натянула на плечи черную шаль и закрыла
Не открывая глаз, женщина начала петь низким голосом, печально и хрипло. Когда голос ее окреп, она открыла глаза. Женщина пела на португальском языке — Томас тоже закрыл глаза и попытался разобрать слова. Это была скорбная песня, наполненная страстью. Он понял, что певица тоскует по оставленной родине, Опорто, где протекает большая река.
В песне говорилось о том, как люди пьют там вино и медленно танцуют. Томас снова открыл глаза и оглянулся на своих товарищей — все были зачарованы. На лице Сантоса застыла грустная улыбка, едва заметная под усами. Глаза певицы блестели от слез. Она ни на кого не смотрела, но устремила взор в дальний угол комнаты, словно желая разглядеть — сквозь стены дома и даже через океан — родную землю. При виде этого лица — с золотистой кожей и маленьким подбородком, с огромными карими глазами — в душе Томаса что-то дрогнуло. Когда песня подошла к завершению и певица взяла последнюю, невероятно долгую ноту, она остановила на нем свой взгляд и вздернула брови в удивлении. Кровь у него застыла в жилах, и он задохнулся, как будто от порыва ветра.
Песня закончилась, и мужчины захлопали от души. Томас двигал руками механически, одновременно со всеми. Женщина низко поклонилась, но жест ее, когда она взмахнула платьем, показался вызывающем и дерзким. Она раскрыла веер, висевший у нее на запястье, и спрятала за ним лицо, обмахиваясь. Двое музыкантов взяли свои гитары и покинули комнату.
— Прекрасно, моя дорогая, — сказал Сантос.
Он повернулся ко всем.
— Эта музыка называется фаду, джентльмены. Музыка португальцев, скучающих по своему дому. Эта леди — лучшая исполнительница фаду в Манаусе.
Она опустила глаза в пол, ресницы подрагивали над веером. Сантос протянул ей руку, и она прошла вперед и подала ему свою.
— Разрешите представить мою жену Клару.
Все встали, и Томасу показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Чтобы не упасть, он ухватился за спинку стула рядом с Джорджем. Пока Сантос обходил всех гостей, представляя их по очереди жене, Клара на Томаса не смотрела.
— А это мистер Эдгар.
Сантос на мгновение отвернулся, чтобы сказать что-то Эрни, который направлялся к камину. Клара отвела в сторону веер от лица и в упор посмотрела на Томаса. Затем поднесла палец в черной перчатке к своим губам.
Томас кивнул, молча соглашаясь, готовый провалиться сквозь землю.
«Я всего лишь мужчина. А мужчина всегда, во все времена, был рабом своего тела — с чего я вдруг поверил, что могу быть другим?
Теперь я предал двух людей — свою жену и своего благодетеля. Какая-то часть меня говорит, что я ошибаюсь, но я знаю — это не так. Какими делами занимается эта женщина, жена одного из богатейших людей в Манаусе, наряжаясь в карнавальный костюм для участия в уличном празднике? Знает ли Сантос о ее ночных похождениях? Он и сам ведет себя не совсем подобающе, но мужчинам это присуще гораздо в большей степени, разве нет? Может быть, я просто наивен. Мне ничего не известно об этом городе и его обычаях. Может, его жители — такие же дикие, как и все остальные. Своим безмолвным жестом она умоляла меня сохранить все в тайне, и у нее нет причин бояться, что я выдам ее, — иначе это бы означало, что я также выдам и себя. Конечно, я буду держать язык за зубами и молюсь, чтобы она тоже. Отныне надо хранить этот журнал подальше от посторонних глаз.
Софи, простишь ли ты меня когда-нибудь?»
Глава 7
Ричмонд, май 1904 года
Софи морщится, прочитав обращенные лично к ней слова, — будто Томас находится в комнате и умоляет ее. Так вот оно что. Эта запись —
последняя в журнале, и она чувствует в словах мужа ноту отчаяния, но это ее не трогает. На другой странице, последней странице журнала, цветной рисунок желто-черной бабочки. Она нарисована с такими замысловатыми подробностями, что на мгновение Софи забывает обо всем и восхищается способностями мужа. Интересно, как он рисовал — с натуры или по памяти? Как эта бабочка прекрасна! Неужели она все же простит его после всего только что прочитанного?В комнате почти темно — удивительно, что она вообще еще может читать. Софи снова внимательно изучает запись в журнале, изо всех сил пытаясь выудить из всего этого как можно больше смысла. Но в данный момент лишь одно приходит в голову. Она же не дура — ей хорошо известно, что мужчины ведут себя подобным образом, но раньше она могла поклясться, что Томас не такой, как все мужчины.
Она встает с места и швыряет журнал в противоположную стену, где он с грохотом врезается в тумбочку, сбивая незажженную свечу, и падает на пол. Схватившись за живот, она ходит по комнате взад-вперед, потом снова подбирает журнал и разглядывает его. Корешок отделился от остальной части и болтается, как ленточка. Она смотрит на этот журнал во все глаза, как будто в нем заключены ответы на вопросы, которые ей хочется выкрикнуть в лицо мужу. С омерзением она кидает его обратно в сумку и открывает окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Небо на западе озаряется лучами заходящего солнца, на горизонте лежат разбухшие тучи, обещая дождь. Все окрашивается лавандовым светом — ей даже мерещится, что в воздухе пахнет лавандой. Много раз она видела эту картину, но теперь мир изменился. В его закоулках стало еще темнее.
Что ей делать? Ее пальцы тянутся к волосам и скребут кожу головы. Лоб распирает изнутри от пульсирующей боли. Назад пути нет. Она хотела знать, и теперь она знает.
Софи нагибается и собирает все тетради, лежащие на полу, как листья на земле, засовывает их в саквояж и с шумом захлопывает его. Затем незаметно открывает дверь в комнату мужа и ставит сумку на место, стараясь не шуметь.
Внизу, в буфетной, последние лучи солнца падают через окно, освещая рабочий стол. Она орудует быстро, нарезая хлеб, и ветчину, и сыр. Слишком быстро: нож соскальзывает и режет кончик пальца — она чувствует сопротивление плоти прежде, чем саму боль. Ее безмолвный крик оглушителен. Кровь капаете пальца, попадая на ужин Томаса. Прижимая тряпку к ранке, она собирается оставить все как есть, но потом бросает испачканный хлеб в раковину и отрезает другой кусок.
Томас сидит в постели, когда она входит в его комнату, держа поднос с едой. Он потягивается. Муж напоминает ей маленького мальчика, которого разбудила мама, но затем она вспоминает, на что способен этот мальчик, и выбрасывает эту мысль подальше из головы.
Не говоря ни слова, она ставит поднос перед ним. Он подхватывает поднос, когда тот опасно качается, а она разворачивается и решительно идет прочь из комнаты, чувствуя, как он сверлит взглядом ей спину.
Спустившись вниз, она останавливается перед зеркалом в передней, чтобы поправить волосы. Аккуратно скручивает их и закалывает шпилькой, стараясь не задумываться о том, что ее ждет. Оставшись довольна собой, она берет в руки свою лучшую шляпку и водружает ее сверху на прическу так, чтобы подчеркнуть собственные достоинства, — слегка сдвинутая вперед, шляпка прикрывает лоб, и глаза из-под нее загадочно сверкают. Софи глубоко вздыхает. На платье кое-где чернеют пятна сажи, но у нее не хватает терпения пойти и переодеться, вместо этого она набрасывает сверху легкое пальто, чтобы не было видно пятен, — и никто не заставит ее снять пальто в этот теплый вечер. Она выходит наружу, на тихую улицу, где фонарщики уже приступили к своей вечерней работе.
Капитан Фейл не ждет посетителей, а потому при звуке дверного колокольчика он слегка подпрыгивает в своем кресле. Должно быть, он уснул — вокруг совсем темно. Он нащупывает трость и рывком встает. Наверное, это записка от Сида Уортинга о том, что он не может встретиться завтра. Но чтобы в воскресенье? Как это ужасно утомительно — принимать посетителей в тот день, когда у миссис Браун выходной.
Дверь распахивается, и ему первым делом безумно хочется причесать волосы, но слишком поздно. На пороге его дома стоит Софи и смотрит на него из-под широких полей своей очаровательной шляпки.