Полет бабочки. Восстановить стертое

Я смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот, и выглядела, наверно, крайне глупо, а Валерий расхаживал по площадке взад-вперед, на лице его выступили некрасивые красные пятна.

— А потом я поехал в Краснодар по делам, — продолжал он. — Приезжаю, а квартира пустая, словно корова языком вылизала. Ни вещей, ни мебели — ничего. Голые стены. Думал, обчистили квартиру, хотел в милицию звонить. Потом смотрю — на лоджии коробка с моей одеждой и записка: «Дорогой Валерик, я ухожу к любимому мужчине, на развод подам сама. Будь счастлив».

— Господи! — прошептала я, закрыв глаза.

— Готов спорить, тебе сейчас очень хочется, чтобы ты оказалась не Мариной Слободиной, а кем-нибудь другим.

Я убито молчала. Что тут скажешь? А мне-то казалось, что все самое страшное со мной уже случилось. Оказалось, нет.

— Даже не знаю…

— А что тут говорить? Не слишком приятно узнавать о себе такое. А делать? Ладно, проехали. Все равно ничего не вернешь. Хотелось бы сказать, что Бог тебя наказал, но… Ты ведь все равно ничего не помнишь. А может, это и не ты была, кто знает.

— Вот я и хочу узнать, — прошептала я, опускаясь на корточки и пачкая полы плаща о грязный пол. — А как?

Валерий пожал плечами и достал еще одну сигарету.

— Знаешь, если честно, мне тебя жаль. Кто бы ты ни была. Если не Марина, то просто жаль. А если Марина, то… Наверно, еще жальче. Обидно, когда любовь превращается в такую вот жалость.

— Брезгливую?

— Где-то, наверно, да, — удивленно посмотрел на меня Валерий. — Странно, что ты это понимаешь. Зла нет, только вот снисхождение такое: что с нее взять. Впрочем, я никогда злопамятным не был. Столько ты мне горя принесла, особенно когда нашего… — тут он осекся и махнул рукой. — Неважно.

— Прости меня. — Я опустила голову, стараясь не зареветь.

— Простил. Знаешь, когда тебя сейчас увидел, когда ты только все рассказала, всколыхнулось такое вот… злорадное. Ага, мол, получила. А потом даже неловко стало. Ладно. Ты уж извини, помочь особо ничем не могу. Но если действительно все вспомнишь и документы восстановишь, квартиру разменяем. Мы же на нее две наших поменяли. Сейчас в этом районе квартиры очень дорогие. Думаю, тысяч на семьдесят потянет. Хватит на две однокомнатные.

— Спасибо, — все-таки всхлипнула я. — Скажи, а где я жила… где Марина жила до того, как в Питер уехала?

— Откуда я знаю? — раздраженно фыркнул Валерий. — Ты… она мне не докладывалась, где любовники живут. Кажется, где-то на Ареде, за вокзалом. Кстати, я и не знал, что она в Питер уехала. Наверно, хачик ее выгнал.

— А где работала?

— В собесе, в бухгалтерии. Во всяком случае, раньше.

— А подруги какие-нибудь были у… нее?

— Подруг у нас не водилось. Ни одна подруга долго не выживала. Хотя вот завалялась на антресолях старая книжка записная. Могу дать, мне все равно не нужна.

— Пожалуйста! — взмолилась я.

Валерий скрылся в квартире и вскоре вынес потрепанную записную книжку в черной клеенчатой обложке. Я взяла ее в руки, словно гадюку или гранату с выдернутой чекой.

— Валерик! — снова донеслось из-за двери. — Ну ты где?

— Ладно. — Валерий открыл дверь в квартиру. — Всего хорошего.

— Спасибо, — машинально ответила я и пошла к выходу.

* * *

Денис смотрел на Инну во все глаза и молчал. Потом открыл рот и… снова закрыл.

— Ты не рад? — тускло спросила Инна.

— Р-рад, — выдавил из себя Денис.

Он все-таки обошел Инну, закрылся в ванной, включил воду и начал намыливать руки — долго и методично, как хирург перед операцией.

— И что теперь делать? — спросил он свое отражение в зеркале над раковиной. — Пожалуй, утро вечера мудренее.

Инна все так же стояла в прихожей у стены, скрестив руки на груди.

— Ин, у меня очень голова болит, — сказал Денис, не глядя на нее. — Давай завтра поговорим.

— Хорошо. Ужинать будешь?

— Нет. Спать лягу.

Он зашел на кухню, нашел в шкафчике с лекарствами снотворное, принял сразу две таблетки и запил водой из чайника. Подействовало быстро — едва успел раздеться и лечь. Словно в омут затянуло, тяжело и страшно. Зато не снилось ничего, и на том спасибо.

Утром голова была как утюг. Не хуже, чем с похмелья. Вчера вечером не болела, это он Инне соврал, зато сегодня… При малейшем движении внутри словно что-то лопалось, и голова начинала отчаянно пульсировать, при этом глаза буквально лезли на лоб.

Денис осторожно скосил их на будильник. Семь утра. Пора вставать.

Инна лежала рядом и смотрела в потолок.

— Ты что не спишь? — спросил Денис.

— Не знаю. Денис, ты от меня уйдешь?

— С чего ты?..

Прозвучало фальшиво. Стало противно. Совсем противно. Инна отвернулась и с головой нырнула под одеяло.

Сейчас будет плакать, с тоской подумал Денис. Слез женских он не выносил, потому что начинал вдруг считать себя последней сволочью, даже если и вовсе не был виноват. Другие начинали рядом с плачущей дамой тихо или громко звереть, а ему хотелось убежать на край света. А если такой возможности нет, то немедленно удовлетворить все дамины запросы, лишь бы прекратила скулить.

— Инна. — Он легонько потряс выпуклость под одеялом, предположительно плечо. — Ин!

Инна не отвечала. Денис стащил с нее одеяло.

Ну так и есть! Слезы в три ручья. И мужественно пытается не всхлипывать.

— Хочешь рожать?

— А ты хочешь, чтобы аборт сделала? — шмыгнула носом Инна.

— Нет. Так что, если хочешь, рожай.

— А ты? Ты-то чего хочешь?

— Хочешь, хочешь… Не знаю! — Денис сжал руками разрывающуюся от боли голову. — Единственное, чего я хочу на данную минуту, — умереть. Немедленно.

— Денис, я тебя не держу. — Инна вытерла слезы и натянула одеяло до подбородка. — Если ты меня совсем больше не любишь, то…

— Что?

— То я тебя не держу. Не хочу, чтобы ты оставался со мной только из-за ребенка. Он все равно спасибо не скажет, когда вырастет. Если придется жить с родителями, которые друг друга не любят и только притворяются дружной семьей. Я хорошо это знаю.

— Интересно! Ты всегда говорила, что твои родители очень друг друга любили.

Инна ничего не ответила. Отвернулась к стене и молчала.