Полет длиною в жизнь

— Я… мне не хотелось, чтобы ты беспокоился. У тебя, наверное, и без того забот хватает, — вздохнула она.

Джо пожал плечами. — Нельзя же постоянно, день и ночь, думать только о том, как уцелеть, как пережить завтрашний день. Так и свихнуться недолго, — ответил он. — Жаль, что ты мне не написала — ведь это был и мой ребенок…

«Мог бы быть», — подумала Кейт, и снова ее охватили отчаяние и горечь. Она ничего так не желала, как быть с Джо, воспитывать его ребенка, но, как видно, это ей было не суждено, по крайней мере — пока. А учитывая все, что творилось вокруг, это, возможно, было даже к лучшему.

— Я рад, что ты подумала о мерах предосторожности, — добавил Джо, словно прочитав ее мысли. Он тоже запасся профилактическими средствами, так как не хотел рисковать. На данном этапе ребенок мог только осложнить им жизнь.

Потом они долго лежали, отдыхая, и наконец Кейт спросила, когда, ему кажется, кончится война. Прежде чем ответить, Джо долго думал, потом тяжело вздохнул:

— Хотел бы я сказать, что скоро, но… Я не знаю, Кейт, честное слово — не знаю. Германия еще сильна, и по-прежнему многое, если не все, зависит от русских. Если бы не они, боюсь, сейчас бы мы сражались с немецкими десантами на нашем Атлантическом побережье. — Лицо Кейт вытянулось, и Джо поспешно добавил: — Впрочем, мне кажется, что если мы в Англии очень постараемся, то совместными усилиями сможем закончить все за год или чуть больше.

Именно затем, чтобы обсудить один из аспектов этой проблемы, Джо и приехал в Штаты. Речь шла о самолетах улучшенной конструкции, которые превосходили бы немецкие в скорости, маневренности и вооружении. До сих пор — на четвертом году войны — немцы продолжали регулярно бомбить британские города. Сколько бы бомбардировщиков и истребителей ни сбивали союзники, сколько бы заводов и фабрик ни уничтожали, у немцев всегда находилось, чем заменить выбывшую из строя технику. «Третий рейх» оказался мощной, прекрасно отлаженной машиной, уничтожить которую было очень непростой задачей. Кроме того, несмотря на ряд внушительных побед на море, поставить на колени Японию тоже не удавалось. Система ценностей, традиции и обычаи японцев — все было непонятно, чуждо как европейцам, так и американцам. Стратегия и тактика японской армии то и дело ставила командование союзников в тупик, и поэтому правила ведения войны приходилось менять буквально на ходу. Между тем японские самолеты, пилотируемые летчиками-камикадзе, продолжали топить военные и транспортные суда и сбивать самолеты, а японские береговые укрепления огрызались огнем сотен орудий, не позволявших американским транспортам хотя бы приблизиться к островам для высадки десанта. В результате, поздней осенью сорок третьего года боевой дух союзнических войск был чрезвычайно низок.

Кейт следила за происходящим по газетам и сообщениям радио, но все-таки это представлялось ей более или менее отвлеченной абстракцией. «Потери в живой силе» она воспринимала не так остро, как гибель тех, которых она знала. К этому времени уже больше двух десятков ее знакомых студентов Гарварда пали на полях сражений, многие были ранены и лечились в различных госпиталях на Восточном и Западном побережьях. Каждый раз, когда Кейт узнавала, что кто-то из ее друзей ранен или убит, она чувствовала, как ее сердце сжимается от горя и жалости, и тогда она принималась молиться, чтобы с Джо не случилось ничего подобного.

Этой ночью они много занимались любовью и много разговаривали: времени было слишком мало, а им столько хотелось сказать! Страсть, то пригасая, то разгораясь вновь, снова и снова бросала их в объятия друг друга, и весь остаток вечера они старались не думать, не вспоминать о войне.

За все время они так ни разу не вышли из комнаты — даже ужин заказали в номер, и пришедший официант вежливо поинтересовался, уж не медовый ли у них месяц. Этот вопрос рассмешил обоих, однако в их веселости была и горькая нотка.

В этот день, до краев заполненный невероятным, ослепительным счастьем, они совсем не говорили о будущем и не строили никаких планов. Кейт хотелось только одного: быть рядом с Джо, и еще — чтобы он остался жив. О себе, о том, что нужно ей, Кейт не задумывалась. Она знала, что Элизабет не одобрила бы подобного «легкомыслия», но ее мать не понимала одного — того, что обручальное кольцо не смогло бы ничего изменить и не сохранило бы Джо жизнь. Да и он, похоже, не собирался просить у Кейт ничего сверх того, что она согласна была дать ему по собственной воле. Впрочем, она и так отдавала ему все, что только было в ее силах…

Эту ночь они спали мало, урывками и часто просыпались, чтобы убедиться — любимый человек рядом, он никуда не делся. Каждый хотел еще раз увериться, что это им не снится и что они на самом деле вместе.

— Когда тебе нужно уезжать? — печально спросила Кейт утром — несмотря на все старания, ей так и не удалось забыть, что эти безумные, напоенные негой и страстью часы вдвоем неизбежно должны подойти к концу.

— Самолет на Вашингтон вылетает в час дня, — ответил Джо. — Значит, где-то в половине двенадцатого я должен буду вернуть тебя в колледж. В целости и сохранности, — невесело пошутил он.

Кейт тяжело вздохнула. Она пропустила все сегодняшние занятия и боялась, что ее могут хватиться. Но сейчас ей было наплевать на последствия. Ничто в мире не могло заставить ее расстаться с Джо раньше необходимого срока.

— Хочешь, спустимся в ресторан и позавтракаем? — спросил Джо.

Кейт покачала головой. Ей не хотелось ни есть, ни спать — только быть с ним, и спустя несколько минут их тела снова нашли друг друга.

В половине десятого они наконец выбрались из постели и заказали завтрак в номер. Ожидая, пока официант доставит заказ, Джо принял душ и побрился. На завтрак им подали тосты, апельсиновый сок, овсянку, яичницу с беконом и полный кофейник настоящего бразильского кофе. Глядя, как Джо за обе щеки уписывает эти немудреные блюда, Кейт с грустью думала о том, как он, должно быть, изголодался на своем офицерском пайке. Для нее яичница и овсянка были самой обыкновенной едой.

После завтрака Джо с удовольствием пил кофе и читал утренние газеты. При этом его черты заметно смягчились, и на Кейт даже повеяло запахом нормальной, мирной жизни.

— Как в старое доброе время… — сказал Джо и негромко вздохнул. — Кто бы мог подумать, что идет война!

Но напоминаний о войне было даже больше, чем достаточно: газету наполняли новости с фронта, и большинство из них выглядели достаточно мрачно. Поэтому Джо не стал дочитывать газету, а бросил ее на стол и улыбнулся Кейт.

Они провели чудесный вечер и ночь; Джо даже стало казаться, что в Кейт он нашел какую-то недостающую часть самого себя, последний фрагмент мозаики, который вдруг встал на место, завершая всю картину, делая ее целой. Некая пустота внутри него — пустота, которую он никогда прежде не замечал, — вдруг заполнилась. Как правило, Джо неплохо чувствовал себя и в одиночестве, однако после того, как он познакомился с Кейт, ему было очень трудно жить без нее. В его жизни, конечно, и раньше были женщины, но ни одна из них не волновала его так сильно и глубоко. Кейт напоминала Джо молодую горлицу, которая только недавно вылетела из гнезда и теперь сидит на вершине дерева, с удивлением и любопытством оглядывая окружающий огромный мир. И похоже было, что этот мир Кейт очень нравится. У нее был такой вид, словно она готова каждую минуту задорно расхохотаться, и, глядя на играющие на ее щеках ямочки, Джо спросил:

— Чему ты улыбаешься?

Этот вполне невинный вопрос неожиданно прозвучал довольно резко, хотя Джо очень ценил ее всегдашнюю веселость и даже теперь чувствовал, как, несмотря на одолевавшие его тревожные мысли, ему передается ее радостное настроение.

— Прости, я не хотел тебя обидеть… — поспешил он исправить свою ошибку, и Кейт махнула рукой.

— Пустяки, я поняла.

Она действительно поняла. По характеру Джо был далеко не таким жизнерадостным, как большинство ее знакомых и друзей, рядом с которыми он производил впечатление неразговорчивого, угрюмого субъекта. Однако Кейт давно догадалась, что в душе он совсем не такой: не мрачный, а серьезный, не молчаливый, а углубленный в себя, не угрюмый, а просто спокойный и чуть-чуть застенчивый.