Полет дракона

Спасибо, брат.
– Тихо сказал он. – Видно, такова воля богов.

Они долго стояли молча.

Что ты собираешься делать? – Спросил Юань.

Пойду к себе, на родину. Может быть, найду родственников.

Хорошо. Я нужен тебе?

Нет. Я пойду один.

Ночью Ильхан не спал. Предстоящая жизнь потеряла для него смысл. Хотелось одного: быстрее уйти, и унять боль, остро режущую сердце и душу.

Тоска сменялась приступами ярости и желанием отомстить всем и за все. Надо сказать, что события последних дней полностью отвлекли его внимание от давнего желания постичь тайну шелка.

Ильхан понимал, что шелк на его родине, это – богатство, власть и почет. Значит, уйти надо знающим.

«Сейчас все спят, и к шелкопрядам можно подойти без опаски. Сторожей при них я никогда не видел». – Размышлял Ильхан. – «А потом всё запалить, чтобы век помнили, и уйти в горы. Там никто не найдет, не догонит».

Ильхан наивно полагал, что стоит один раз заглянуть в домик, где живут шелкопряды, как ему все сразу же станет ясно.

Поразмыслив несколько мгновений, ту-кю прислушался: Юань дышал ровно и тихо. Значит можно действовать.

Ильхан бесшумно встал, взял из-под кана кремень, трут и кресало, прихватил со стола светильник, и так же тихо вышел за дверь. Луны не было, но дорогу к заветным домикам, он мог найти с закрытыми глазами.

Стараясь не смотреть в ту сторону, где жила Син-нян, Ильхан быстро пересек двор, и, придерживаясь деревьев, пошел к тому месту, на которое до сей поры демонстративно не обращал внимания.

У домиков его встретили несколько деревенских собак. Сразу признав своего, они дружелюбно завиляли хвостами.

Ильхан огляделся, и приступил к делу. Жилище шелкопрядов было невысоким и продолговатым. Небольшая дверца закрывалась на обыкновенную деревянную щеколду.

Несколько ударов кресалом, и Ильхан зажег светильник. Еще раз оглянувшись, он взялся за щеколду.

Не стоит этого делать, ту-кю! – Прозвучал у него за спиной знакомый голос.

Ильхан от неожиданности чуть не выронил светильник, и обернулся. Перед ним стоял Юань. Как всегда спокойный и невозмутимый.

Ты?! – Вырвалось у азиата. – Опять ты?

Поверь мне, ты ничего там не поймешь. Этому великому искусству, как и любому другому, учатся долгие годы. Иди лучше спать.

Ильхан медлил. Любой другой человек на месте Юаня был бы уже покойником.

Ты отбираешь у меня последнюю надежду?

Тот, кто, сидя у тигра на шее, хватается за тигриный хвост, не годится даже в ученики, Ильхан.

Мне все равно! В кипящей воде нет холодного места.

Когда наступит великая смерть, осуществится и великая жизнь. – Произнес Юань загадочную фразу.
– Иди домой, ту-кю.

Я не верю тебе! – Ильхан бросил светильник на землю, и, повернувшись, побрел по направлению к дому.

Юань постоял немного, поднял с земли погасший светильник, и пошел вслед за азиатом.

Вернувшись домой, Ильхан повалился на кан, и замер. Чтобы отвлечься, стал вспоминать свое детство, братьев и сестер. Где они? Возможно, что и живы. Но, найти их в этом безграничном мире не представляется возможным. Даже, если Небо и сведет их чудом, они не узнают друг друга.

Ощущение бесконечного одиночества охватило его. Чтобы не завыть в голос, Ильхан вцепился зубами в край одеяла, и неподвижно пролежал так до самого утра.

На соседнем кане не спал Юань. Но отчуждение уже разделило друзей своей невидимой и страшной преградой.

Весь следующий день прошел для Ильхана, как во сне. Увидеть в последний раз Син-нян ему не удалось. Господин Цзы-вэнь уехал в город рано утром, на двух повозках, с племянницей, служанкой и четырьмя вооруженными слугами. По долгу службы их провожал Юань.

Вечером он подошел к Ильхану и молча передал ему что-то завернутое в небольшой шелковый узелок.

Конюший развернул мягкий шелк, и в его руки лег маленький деревянный идол, бог семейного очага Цзао-ван. В Новый Год Ильхан сам вырезал его из дерева и подарил Син-нян. Это была единственная вещь, хранившая тепло ее рук.

Уйти Ильхан решил на следующее утро. С вечера он собрал узелок с рисовыми лепешками, и запасной курткой. Аккуратно завернул и положил на его дно несколько монет и деревянного идола – память о навсегда утраченной любви. Лег на кан, и забылся тревожным, тяжелым сном.

Утром Юань не разбудил его, как всегда, и Ильхан проспал дольше обычного.

Проснувшись, встал и наспех проглотил рисовую лепешку, запив ее холодной водой. Взял свой узелок, окинул в последний раз взглядом комнатку, в которой они прожили более полугода, и вышел во двор.

Разыскал Юаня. Тот стоял у сарая с повозками, и рассматривал поломанное колесо. Бросив взгляд на Ильхана, он сразу все понял, и положил колесо на землю.

Ильхан подошел к товарищу.

Настала пора прощаться, брат… Я никогда не забуду твоей дружбы.

И я не забуду тебя, Ильхан. Ты зайдешь к хозяйке попрощаться?

Нет. Это лишнее. Передай, что я благодарен за кров и ее добро.

Несколько мгновений они молчали. Потом Ильхан забросил узелок за спину.

Прощай, брат!

Прощай!

Ильхан повернулся, вышел из ворот на дорогу и двинулся в направлении гор.

Юань, не отрываясь, смотрел ему вслед. Он видел, как Ильхан поравнялся с опушкой леса, и оттуда странной ковыляющей походкой вышел оборванный человек. Он подошел к Ильхану и что-то сказал ему. Потом пошатнулся и, как подрезанный колос рухнул на землю. Азиат наклонился, поднял упавшего и, взвалив его к себе на спину, потащил обратно в деревню.

Юань отбросил в сторону долото, и бросился к воротам. Через несколько мгновений он уже подбегал к Ильхану.

Что случилось, ту-кю?

Это служка господина Цзы-вэня. – Прерывистым голосом ответил азиат. – Они все попали в лапы Железного Монаха. И Син-нян вместе с ними!

Юноши внесли израненного слугу во двор и положили на траву. Навстречу им уже сбегались слуги, заметившие неладное. Над раненым захлопотали женщины, а из своих покоев вышла обеспокоенная шумом госпожа Цзы-вэнь.

Слугу привели в чувство, и он слабым голосом рассказал о том, что произошло вчера вечером на старой лесной дороге.