Полёт мотылька

— Другого выхода нет! Поверь, я не хотел таким способом забирать тебя, — он потянул руку к моей ладони и нежно сжал её.

В голове стал проноситься вчерашний день. Слезы родителей и слова, сказанные мне тётей и отцом.

«Гордость, честь и достоинство семьи.» — слова, повторяющиеся раз за разом. К горлу подступил ком, и я чувствовала, как начинаю задыхаться.

— Нет, — прошептала я. — Нет — нет — нет! Давид, не ставь меня перед выбором. Ты… ты убьёшь меня. Как же моя семья, родители? Ты понимаешь, что они не переживут такого удара. От меня не переживут…

— Они поймут, как только увидят, как ты счастлива, — понимающе ответил он.

— Давид, ты понимаешь, что вчера сбежала моя сестра!? Если я поступлю так же, то уничтожу свою семью. Это их просто убьет. Я не могу поступить с ними так жестоко, — глаза наполнялись влагой, а сердце сжималось в комок.

Он остановил машину и повернулся ко мне, взяв обе мои руки в свои.

— Амели, родная моя, пойми, что нет другого выхода. Они простят и тебя и твою сестру, я уверен. Нужно лишь время.

— Давид, должен быть другой выход! — я посмотрела ему в глаза, взглядом моля, чтобы он нашёл другое решение. — До-о-олжен! — вымолвила отчаянно, на выдохе.

— Должен, но его нет. Черт побери, его просто нет!

— Тогда…

— Что тогда, Амели? — перебил меня, повысив голос. — Что тогда? Ты выйдешь замуж за него?!

— Дав, не говори ерунды. Может я поговорю с родителями или с Альбертом? Скажу ему, что не могу выйти за него.

— Моя девочка, забудь. Ваш брак — это слияние и усиление позиций ваших отцов на рынке! — тяжело вздохнул. — Я думал об этом. Этот вариант не подходит. Ни одна из сторон не позволит этому случиться.

Я опустила взгляд, чтобы спрятать слезы. Сердце трескалось под натиском происходящего. Но уверенность, что я смогу переубедить своих родителей, искоркой светилась в темноте.

— Давид, — вымолвила трясущимся голосом. — Они вчера так плакали. Они говорили столько слов. Я не могу, не могу пойти против них. Не могу сделать больно, опозорить. Прости…

Он отпустил меня, ничего не сказав. Схватил руль и продолжил путь. Двигались мы в том же направлении, не сворачивая назад. Меня всю трясло, хотелось навзрыд расплакаться, кричать от отчаяния, что накрыло с головой. Я понимала, что не сумею поступить с семьёй так, как поступила Сандра. Не могу добить их таким предательством. Они не заслужили такого. Так же, как и не заслужили таких дочерей, что потеряла однажды благоразумие.

Я всей душой и сердцем хотело быть с Давидом, но не такой ценой.

— Почему мы не возвращаемся обратно?

— Потому что ты моя, и мы едем ко мне!

— Что? — вскрикнула я. — Я против!

— Ничего, — зло процедил в ответ. — Девушек и без их воли крадут.

— Давид! Нет! — истерикой вырвалось из моих уст. — Умоляю тебя, не смей. Не смей ломать мне жизнь. Не смей делать меня несчастной. Умоляю тебя!

Я представила родительские слёзы, представила их страдания и чувствовала, что вот-вот потеряю сознания от страха, что причиню им боль.

— Не смей! — закричала сильнее. — Я возненавижу тебя!

— Замолчи, Амели! Замолчи! — он бросил на меня яростный взгляд.

Невероятное чувство боли и безысходности пронизывали меня мощной силой. Хотелось кричать на весь мир, но вместо этого я старалась успокоить себя.

— Я возненавижу тебя. Всем сердцем, Давид. Возненавижу, если ты сейчас со мной так поступишь, — прошептала обессилено. — Ни о каком счастье и речи быть не может, если выход только такой.

Давид тяжело вздохнул, настолько, что казалось, будто стены машины сотрясаются. Он несколько раз ударил по рулю, вскрикнув: «Сука», а после сжал руль, резко развернул машину на сто восемьдесят градусов и полетел по скользкому асфальту в обратном направлении.

Началась истерика, неконтролируемый поток слез. Меня трясло, и я не могла успокоиться. Я задыхалась от переизбытка чувств и слез, не понимая, что мне делать. Выбор был слишком тяжёлым, разрывающим всю душу на мелкие клочья. Мы ехали молча, оба стараясь прийти в чувства. Я попыталась объясниться перед ним, но он перебил меня словами:

— Ты все сказала, Амели!

Он не позволил мне больше вымолвить ни слова. А я, стиснув зубы, старалась сдержать ту боль, что так царапала мне душу. Не хотела больше плакать перед ним. Не хотела причинять ещё больше боли, ведь понимала, что путь предложенный им — неприемлем. А он видел в моем сопротивлении лишь будущее, проведённое не с ним.

Всю дорогу я боялась даже взглянуть на Давида, понимая, что он в ярости.

— Приехали, — прошептал он, а я, оглядевшись, увидела ворота своего дома.

Я перевела взгляд на него. И замерла, увидев его разбитые глаза. Секунда, всего секунда. И это взгляд разбил моё сердце на осколки. Ни сжатые губы, ни сила воли и никакие прочие силы не смогли бы удержать ту боль, что била через край. Я не сдержалась и, расплакавшись, кинулась ему в объятия.

— Одно будет неизменным всегда: Я твоя и сердце моё отдано тебе, — шепча ему на ухо, прижалась ещё крепче.

— Я всегда буду рядом, Амели. Ты только береги себя.

— Почему мне кажется, что ты прощаешься со мной?

Давид немного отстранился и взглянул на меня так, как не смотрел никогда. Любовь, нежность, отчаяние и боль — все смешалось в родных глазах. Невесомыми движениями он проходился раз за разом от уголка губ к скулам:

— Потому что я знаю, что открыв эту дверь и выйдя из машины, ты навсегда уйдёшь из моей жизни, — он постарался вытереть мои слёзы пальцем, но безуспешно. — Наверное, я совершаю сейчас большую ошибка, отпуская тебя. Но я не смогу жить, зная, что из-за меня ты несчастна.

— Давид… — попыталась перебить его, не желая слышать прощальных слов.

— Амели, ты не хочешь строить счастье на слезах родителей, я понимаю. Но самое главное, чтобы их счастье не было построено на твоих.

Меня трясло. Трясло от мысли, что он думает о конце.

«Он просто не знает моих родителей» — успокоила себя.

Смотря в его глаза и растворяясь в них, я твёрдо решила поговорить с мамой. Уверена она меня поймёт, поддержит, и нам останется только вместе рассказать обо всем папе. Они любят меня и ради моего счастья сделают все.

— Иди, — тихо прошептал Давид. — Дождь начинается, — указал на мелкую рябь на стекле.

И лишь кивнув, я выбежала из машины, полностью убеждённая, что завтра нас ждёт новая встреча с ним. В дом я вбежала раньше, чем в небе заискрилась молния.

«Дождь в феврале, как странно» — мелькнула мысль.

— Амели, — услышала голос мамы, доносящийся с гостиной.

Довольна побежала к ней, желая поскорее поговорить с ней о Давиде.

— Мам, — подошла к дивану, на котором она сидела.