Полёт мотылька

— Доченька, ты плакала? — взволнованно взглянула на меня. — Ох, хотя не удивительно, Сандра всех нас заставила поплакать.

— Мам, а почему она убежала? Нет никаких новостей? Где она сейчас?

— Позвонила сегодня. Представляешь, даже не раскаивалась. Чуть родителей на тот свет не отправила. А Раисе говорила, что б не переживала, потому что муж хороший, и она счастлива с ним.

— Мам, ну может так оно и есть? Может она убежала, потому что очень его любила?

— Амели! — повысила голос мама, хотя это не было на неё похоже. — Мы чуть не потеряли Раису. Она так плакала. Два раза была в критическом состоянии. Как дочь, в угоду своим чувствам, может поступить так жестоко с той, кто подарила ей жизнь? Разве нельзя было сделать все цивилизованно? Прийти к родным, как у нас полагается?

— А почему не пришли?

— Его отец отказался. Сказал, что Сандра и ее семья слишком современные и не чтят традиций, — вымолвила подавлено. — Вот скажи мне, чем она думала, сбегая с человеком, чей отец против их брака?

«Я думал, что мой отец поддержит меня и пойдёт к твоему. Они поговорят и все мирно решится. Но он отказался.» — эхом звенели в ушах слова, сказанные Давидом ранее.

И пусть мотивы у двух отцов были разные, но итог оказался один. После услышанного, я не посмела больше сказать ни слова матери.

Это был последний гвоздь в крышку моего гроба.

Слова любимого: «открыв эту дверь и выйдя из машины, ты навсегда уйдёшь из моей жизни» оказались пророческими.

Глава 17

Мне снился Эз, глаза Давида и его ямочка на щеке. Он обнимал меня и называл мотыльком. Я смеялась, обвивая его шею руками, и говорила, что чувствую себя самой счастливой. Так бы и осталась в нем навсегда, но чья-то горячая рука коснулась моей, потревожив мой сон.

Открыв нехотя глаза и осмотрев собственную комнату, которую сложно узнать из-за свадебной декорации, я откинулась обратно на подушку, не желая встречать этот день.

Сегодня восемнадцатое февраля, день моей свадьбы. День, когда я похороню слово "любовь" навсегда.

«Мечта пришла в мой дом, а я прогнала её веником» — прошептала самой себе, закрыв глаза.

— Доброе утро, Амели, — раскрывая шторы, поприветствовала меня помощница. — Ваша мама сказала разбудить вас, визажист прибудет с минуты на минуту.

— Доброе утро.

— Завтрак с кофе на тумбочке.

— Спасибо, Дарья, — улыбнувшись, благодарно взглянула на девушку.

Я привстала и взглянула на поднос, стоящий на прикроватной тумбе. На нем лежало все, что я любила, но от чего-то меня начало тошнить, и я убрала взгляд от еды.

— Вы можете идти. Хочу немного побыть одна, — обратилась к девушке.

В знак понимания, она кивнула головой и скрылась за дверью.

Взяв телефон в руки, я открыла своё последнее сообщение, адресованное Давиду: «Прости.»

Уже который день надеюсь получить ответ. Хоть какой-нибудь, даже с посылом ненависти — неважно. Лишь бы услышать ещё хоть слово, сказанное им. Но ответом его была тишина. Марта как-то сказала, что он улетел, а братья задорно добавили, что улетел он в сопровождении красивой девушки.

Пожалуй, не имела право на ревность та, что решила стать женой другого; та, что не пошла за любимым до самого конца. Да, знаю, что не имела никакого права, но я ревновала. Невыносимо, неистово ревновала того, о ком плакало сердце. Никогда не думала, что окажусь такой эгоцентричной, но эти чувства были выше моих сил.

Встала с постели, убрав телефон в дальний ящик и прошла к шкафу, на котором висело моё свадебное платье. Хотелось взять ножницы и искромсать его на мелкие лоскутки, хотелось испортить весь дом; сделать все, чтобы испортить этот день.

Это было платье моей мечты, которое я однажды так кропотливо выбирала. Уточнённый вырез на спине, многослойная сетчатая юбка и корсет, расшитый вручную маленькими цветами, что плавно растекались к низу — все источало именно ту воздушность и лёгкость, которой так не хватало моей душе.

Я и забыла какое оно красивое. Но сегодня, эта красота причиняла мне колоссальную боль, наполняя глаза слезами. Невозможно было смотреть на него, ведь оно служило символом моего конца.

— Ты поступила правильно, — смотря на себя в зеркало, вымолвила строго.

И вытерев неугодную слезу, что сорвалась с моих глаз, прошла в ванную, стараясь избавить себя от мыслей о Давиде.

«Не плакать, только не плакать» — приказывала самой себе, когда, спустя несколько часов, мама обняла меня.

— Моя принцесса, как же ты красива, — с гордостью разглядывая моё лицо, вымолвила она.

— Спасибо, мам, — улыбнулась, всматриваясь в её счастливое лицо.

Только их с папой неподдельные улыбки и счастье давали мне силы не расплакаться и не сломаться.

— Приехали, — вошла в комнату помощница.

— Ну все, побежала встречать, — поцеловала меня на прощание мама и поспешила уйти.

А я медленно прошла к зеркалу. Воздушность шлейфа пышного платья, что расстилалась в пяти метрах от меня, ложилась тяжёлым бременем на моё сердце.

«Как ты могла Амели? Как ты могла превратить лучший день для девушки в самый ненавистный?» — с досадой кричало всё внутри.

И самой ужасной мыслью для меня была мысль о Давиде. Какого ему знать, что его предала та, которая ещё с месяц назад счастливая утопала в его объятиях?

— Надеюсь, мы будем счастливы. Хотя бы каждый, по-своему, — коснувшись золотой бабочки на шее и зажмурив глаза, я отошла от зеркала, не желая больше видеть себя.

Через считанные минуты в комнате появились сёстры и тёти. Этот день стал сплошным испытанием для меня. Заперев свои чувства на замок, я нацепила дежурную улыбку и пыталась благодарить каждого, кто желал счастья в семейной жизни. Я улыбалась, словно робот, а сердце стонало от боли. Хотелось сбежать, уехать, улететь. Все, что угодно, лишь бы не стоять в подвенечном платье, изображая счастье.

Я не осознавала и половины того, что происходило. Альберт, подаривший мне букет алых роз, был для меня чужим человеком на этом торжестве. А все происходящее вокруг походило на страшный сон. Водоворот событий захлестнул меня с головой, и все казалось мне одной лишь вспышкой

Реальность происходящего нахлынула на меня уже в банкетном зале, когда я наблюдала за родными, которые радостно танцевали танец за танцем.

— Амели, ты не проголодалась? — обратился ко мне Альберт.

Я перевела на него свой взгляд, желая разглядеть его. А быть точнее — разглядеть в нем Давида. Но все было не тем, все чужое.