Полет нормальный
Шрифт:
— Мироныч у себя?
— У себя, у себя, — зевнув, ответил дежурный, поглядывая на висящие на стене часы, — не уходил со вчерашнего вечера. Ты погодь, он может спит ещё. Я звякну ему, чтоб не тревожить лишний раз, а то вдруг спит ещё, неодетый?
Угукнув, Прахин настроился было ждать, но завидел в коридоре нужно сотрудника и выскочил за дверь.
— Александр Савельич, вы то мне и нужны!
Ухватив снабженца за рукав (чтоб не сбежал, а то бывали прецеденты!), начал споро выбивать фонды[124], краем глаза косясь на дверь приёмной.
Драуле,
Глава 27
— Эрик! — Тётушка Магда, не дав толком сойти с трапа, пробежала несколько шагов и обняла меня, стукнув слегка макушкой в подбородок, — какой ты здоровый стал! И взрослый совсем!
— Викинг, — как есть викинг, — прогудел Петер, осторожно кладя руки на плечи, — наша кровь! Погодите, лет через пять такой здоровяк будет, что в дверной проём боком проходить придётся.
— Мой хороший друг Лесли Фаулз, — представляю Джокера, наобнимавшись наконец с многочисленной роднёй, — будущее светило психологии и социологии.
— Очень приятно… рады познакомится, — загомонили родные.
— Психо… что? — тихонечко поинтересовался Петер у сына.
— По психам специалист, но не самым-самым, — громким шёпотом прозвучал ответ.
— Аа… — Петер опасливо глянул на Лесли, объяснение Олава он явно понял как-то не так…
— Ну что… к нам? — Чуточку неловко, но с явной надеждой спросила Тильда.
— Конечно! День-другой у вас… комнаты подготовили? Как раз с детьми пообщаюсь, да с вами наговоримся вдосталь.
— А потом ко мне, — влезла тётушка Магда, — у Петера всё-таки тесновато.
Лесли слушает нас с интересом этнографа, попавшего в интересное, самобытное племя. Средний класс (скорее даже низы среднего класса, если говорить о Ларсенах), да ещё и европейский, плохо знаком Фаулзу. А уж такая пёстрая смесь, где в родственный клубок переплелись мелкие дворяне, фригольдеры и ремесленники, и подавно.
На лице у него лёгкая доброжелательная отстранённость учёного, готового (ради науки!) вкусить жареной человечинки или станцевать голым под луной, раскрасив тело соком растений и грязью.
Подхватив чемоданы, загрузились в автомобили. Сидели тесно, но никого это не смущало, и не будет смущать ещё лет тридцать минимум. Помещаемся? Не пешком? Ну так что ещё нужно?! А что смущённая Гретта сидит на коленях Лесли, так это только повод для подколок и подначек.
Тётя Магда тот ещё психолог: нехитрый приёмчик помог американскому другу нашего Эрика влиться в коллектив. Да, через смущение и неловкость, но ведь сработало же. Сложно воспринимать людей отстранённо, когда девочка, краснея, сидит у тебя на коленях и елозит во время поворотов и торможений.
Да и родичи, видя неловкость Лесли, спокойней относятся к франтоватому виду янки. Ну, богатый парнишка, из непростой семьи… и что? Вон — сидит, смущается. Да и мы, Ларсены, не из простых!
Дом Ларсенов в Вальбу[125] принял всех. До самого вечера, сидя в гостиной, рассказывал о происходящем, учебе, новых друзьях и американских реалиях.
— Думаю, Олава надо в США отправлять, — подытоживаю наконец, — английский он знает более-менее прилично, пусть там
старшую школу и заканчивает.— Да как… — вскочила было Тильда, но медленно села назад, — а ведь и правда.
— Мальчик прав, — веско подала голос тётушка Магда, — учёба в другом государстве очень интересный опыт. Язык, связи опять же. Дания маленькая страна, и перспективы здесь тоже небольшие. Окончив в США школу, он может поступить в американский университет. Англоязычный мир, как ни крути, куда больше датского.
— Да… — прогудел Петер, — США, Англия, Канада, Австралия, всякие там Индии… английский нужен. И связи.
— Хорошие у тебя родственники, — сказал вечером задумчивый Лесли, когда мы укладывались спать, — даже не ожидал. Простые, но знаешь… нормальные.
Зевнув, он улёгся на постеленный на полу матрас и накрылся тонким одеялом.
— Спокойной ночи, — пожелал мне сонно, — и да! Завтра в доки, ты обещал!
* * *
— Об этом я не подумал, — выглядываю в окно, ёжусь зябко. Погода в Дании и так-то не радует, а сегодня меньше десяти градусов по Цельсию, да и ещё и со шквалистым ветром вперемешку. На небе рваные обрывки туч и серых облаков стремительно летят куда-то.
Тот случай, когда хочется встать у окна с большущей кружкой горячего сладкого кофе, и глазеть на людей, спешащих на работу. А тебе никуда не нужно идти…
— Моё одень, — предложил Петер, шумно собираясь на работу, — я конечно пошире малость, ну да много не мало. А Лесли пусть одёжку Олава возьмёт. Не то, конечно, к чему вы привыкли, ну так вы в доки собрались, а не на приём.
— Зайдём в магазины… — начал было Лесли.
— Потом и зайдёте, — согласился хозяин дома, со стуком ставя кружку с остатками кофе на стол, — а сейчас рано. Да и дойти до магазинов надо. Я на работу, а вы в шкафах поройтесь, Тильда подберёт что-нибудь приличное.
— А ничего так, — крутанувшись, как манекенщик на подиуме, заявил Лесли, когда мы подошли к остановке, — я в этом одеянии прямо-таки неотразим.
Знаю его достаточно давно, чтобы понять — брату просто неловко. Ну не привык человек надевать чужие вещи! Пусть чистые, пусть по размеру… не привык!
В большинстве семей вещи донашивают за старшими детьми, и это в порядке вещей. А если нет… это уже скорее иной социальный маркер, а не показатель достатка.
— Насчёт неотразим ты конечно загнул, — оглядываю его нарочито критическим взглядом. Грубые башмаки, картуз, толстый вязаный свитер, парусиновые куртка и штаны и старенький картуз, — но знаешь… и в самом деле неплохо. Будто для этнографических фотографий вырядился — аутентично и в то же время щегольски.
Брат нарочито приосанился, но видно — отлегло, ушло ощущение пугала. Чуточку подурачившись, Лесли успокоился, и пока мы шли по улицам Копенгагена, с удовольствием заигрывал со спешащими на службу девушками… и ведь с успехом!
— Здесь быстрее, дядя Эрик, — мотнул головой Олав в сторону длинного забора, — я тем летом подрабатывал в доках, знаю немного.
— Надо же, — мелькает мысль, пока мы идём в доки какими-то закоулками, — трущобы настоящие, да и дыры в ограде как бы намекают на воровство портовых рабочих.