Полёт одуванчиков

Беда мельчает от маминых слов. Даша чувствует — мельчает. И правда, что она распустилась? Это ещё совсем не приговор. Врачи — люди, а людям свойственно ошибаться. Сейчас столько всяких методик, она в Москве живёт, не в якутской тундре, значит, найдёт хорошего специалиста, станет выполнять все его рекомендации. И будут у них с Ильёй дети. Сколько ни есть, все наши. Ещё расскажем им и повеселимся…

Но пришла ночь, одолела бессонница. Ночные думы, как известно, особые. Они, как сквозь увеличительное стекло, раздувают до безобразия безобидные дневные помыслы. Даша смотрела в густую черноту потолка, и ей казалось, что она теряет Илью. Что за семья без детей? Мужская состоятельность — это ещё обязательно дети. Можно не говорить ему ничего, женщины, видимо, правы, когда не посвящают мужей в деликатные обстоятельства своих жизненных коллизий. Пусть всё остаётся так, как было.

Илья собрался познакомиться с родителями. Он сделает мне предложение, ему, в отличие от меня, скрывать нечего. Я приму его, я так хочу быть вместе с этим человеком. Зачем раньше времени омрачать нашу жизнь? Всё у нас хорошо, я дождалась самого счастливого дня. Но ведь я его обману. Если бы не знать, то и ладно, но я же знаю, врач меня официально предупредил. Значит, я обязана предупредить его. Мы много говорили с ним о честности, об искренности. Помню, я спросила его, почему люди врут сами себе. А если я себя спрошу, прямо сейчас, в этой вязкой чёрной беспросветности, когда до утра ещё добрых четыре часа? Да не себе я вру, Илье. Потому что боюсь потерять его. Но ведь я испорчу ему жизнь! Ой, Илье?! Самому дорогому и любимому. Не хочу.

Врач произнёс ещё какие-то странные слова про чудо: «Надейтесь на чудо, просите Бога». Она бы попросила, но как? Как вообще просят Бога? «Помоги»? Очень уж по-земному, даже без «пожалуйста» и на «ты». Узнаю, язык до Киева доведёт, спрошу, спрашивать не зазорно. Вот пойду и спрошу. В церковь.

Измученная ночными думами, Даша заснула уже под утро.

А утром, наскоро позавтракав, пошла в церковь. Там было многолюдно и суетно. Потолкалась. Нашла местечко, встала у большой, в полстены, иконы. Опять, как всегда в церкви, её накрыла волна присутствия особой правды. Эта особая правда жила только здесь, но прикоснуться к ней боязно. Икона. Даша смотрит в глаза Божией Матери и тут же отводит свои. Укор в сердце не от взгляда с иконы, укор в сердце от собственного нерадения. Даше показалось, что так смотрят на тех, кого долго ждут и, наконец, дожидаются. А может быть, тайна особой правды есть особая любовь? Даша сделала над собой усилие и ещё раз робко взглянула на икону. Кого бы спросить, как правильно обращаться к ней с просьбой? Служба ещё не началась и каждый в себе. Ставят свечки, пишут записки, прикладываются к образам, крестятся, плачут, разговаривают. Даша поняла, что никто ей не помощник. Придётся самой, уж как получится. Пусть простит её Бог, если что не так.

«Я люблю человека, — начала она неуверенно, встав перед иконой Божией Матери как перед строгой школьной учительницей. — Я хочу быть с ним всю жизнь, до гробовой доски. Врачи сказали, что у меня не будет детей, я не хочу, не могу делать его несчастным. Но и исчезнуть из его жизни выше моих сил. Вот и мучаюсь. И как быть, не знаю…»

Её слегка толкнули.

— Простите…

— Ничего, ничего.

Передали свечку, туда, к празднику. Какому празднику? Сегодня праздник? Надо спросить. Кого спросить? Рядом пожилая женщина средних лет. Тёмный платок концами назад, уставшая.

— Простите, а какой сегодня праздник?

— Воскресенье, — ответила та с готовностью, — воскресенье — малая Пасха.

— А эта икона, как она называется?

— Казанская. Чудотворная. Видите, сколько на ней разных подарков: колечки, цепочки, бусики. Люди благодарят. За чудеса.

Да она по адресу попала! Шла-шла и попала по адресу. Врач как раз про чудеса ей и говорил. Даша заспешила, затараторила, теперь она уже знала, ей сюда. Потом сообразила, что надо успокоиться, перекрестилась и стала тихо просить Божию Матерь о своём. Она пообещала принести Ей своё любимое колечко с маленькой бриллиантовой капелькой, подарок родителей к окончанию института. Конечно, подарки не передаривают. Но мама поймёт, а папе, тому всё равно. Он и думать забыл о своём подарке.

Илья всё понял: Даша узнала правду. Наверное, её разыскала Вика и выложила всё как есть. Даша не хочет с ним видеться и это сейчас, когда он созрел для окончательного решения. Столько тянул! Откладывал, малодушничал. Ты, Илья, баба. Поганая, трусливая, подлая. Вот и получил заслуженное. Даша не хочет тебя видеть. И это не капризы, это не желание что-то там ему доказать, это серьёзно. Даша, она особая, она не станет мучить Илью, чтобы в другой раз неповадно было.

Илья метался как загнанный зверь. Он закурил, но после двух затяжек закашлялся и швырнул только начатую пачку сигарет с балкона. Девятый этаж. Пойду. Пойду к ней. Повинную голову меч не сечёт. Скажу как есть: «Боялся тебя потерять, вот и откладывал объяснение». Трусливая скотина. Он ненавидел себя, как самого заклятого врага. Случилось самое страшное в его жизни — он теряет Дашу.

Илье всегда помогал холодный душ. Если взвинчен и надо успокоиться, холодный душ первое дело. Надо успокоиться. Взвинчен. Ледяной струёй по лицу, по грудной клетке. Так жгло, будто сёк себя плетью. Ещё, ещё… Дай себе хорошенько, половая тряпка по имени Илья. Ещё, ещё… Бросило в жар. Сначала обдало, а потом жар равномерно растёкся по телу приятным умеренным теплом. Немного успокоился. Вышел на балкон. Там, внизу его сигареты. Невротик и психопат. Таким, как я, дают инвалидность.

Вот сейчас сяду и обстоятельно, спокойно, взвешенно всё себе растолкую. Я люблю Дашу. Даша любит меня, значит, нам надо быть вместе. У меня есть жена, с которой жизнь не заладилась. Я жену не люблю, она не любит меня, значит, нам надо расстаться. У нас дети. Тысячи отцов остаются отцами детям в подобных ситуациях. Я люблю детей и как был отцом, так им и останусь. Значит, сейчас всё зависит от меня. Надо встать, одеться и прямиком к Даше. Не выставит же она меня за дверь. Без звонка, без звонка лучше.

Где Дашин дом, Илья знал, он много раз провожал её до подъезда. Осталось узнать квартиру.

— Где живут Малинины, дочка у них, Дашей зовут?

Пожилой мужчина в спортивном костюме с растянутыми коленками выгуливает болонку.

— Восьмой этаж, направо, номера не помню.

Направо так направо. Вот она, Дашина квартира.

Набрал в лёгкие побольше воздуха. Нажал звонок.

Пожилая женщина, худенькая, как подросток, с Дашиными глазами. Отступать некуда.

— Здравствуйте, я к Даше.

— Дочка, к тебе.

Да, не так представлял он свой визит к невесте. Он должен был явиться в Дашин дом торжественный и важный. А пришёл виноватый, побитый, и с места в карьер:

— Даша, выходи за меня замуж.

Глаза Даши полны слёз. Она не прячет их.

— Илья, всё не так просто…

— Прости, прости, что я так долго не говорил…

— Илья…

— Да, я виноват. Но вот пришёл исправлять ошибку. Давай поговорим, нам есть о чём поговорить.

— Все разговоры, Илья, пустые, разговорами делу не поможешь.

— Даша, не говори так, мне без тебя не жить.

— Жил ведь до меня…

— Это была не жизнь, когда-нибудь я тебе расскажу.

— Нет, мы не должны быть вместе, я себе этого не прощу.

Илья бледный. Даша в слезах. Он протянул ей руку, она взяла её и вытерла свои слёзы его рукой. Горячие. А какими им ещё быть?

На улице и Илья дал волю слезам. Прохожим не было никакого дела до одинокого бородатого плачущего мужчины. Не хотелось идти домой. Вообще ничего не хотелось. На всём свете у Ильи Коробейникова не оказалось ни одного человека, способного ему помочь. К Петровичу, может, завалиться? Они, скорее всего, на даче. К Вадиму? На смех поднимет. Скажет, будь проще, Илюха, не усложняй жизнь, Бог её и так усложнил по максимуму. Это его обычная присказка. Да уж, усложнил жизнь Господь Бог. А может, мы сами её усложнили… Что сейчас делает Даша? Плачет. Закрылась в своей комнате. Мама мышкой скребётся в дверь:

— Дочка, открой, чайку попей…

Даша не открывает.

Взять бы такси и уехать, куда глаза глядят. Только не домой, дома совсем тошно. Такси. Илья махнул рукой, сел.

— Тебе куда?

— Сам не знаю, шеф. Вези, куда хочешь.

— Ну ты даёшь. Я ведь могу и в Питер с ветерком.

— До Питера у меня денег не хватит.

— Ты… как тебя? Илья? Тебе, Илья, тошно?

— Очень, шеф.

— А выпить?

— Не пью, не моё, потом три дня мучаюсь.