полёт «шмеля»

– Погоди с баблом, об этом договоримся, если получиться всё, – Аркадий Михайлович ещё слушая Коцавого, уже понял, о чём его будут просить и как постараться разрулить это дело.

– А кроме Лёхи-фонаря никто не наследил?

– Не, всё по уму сделали. У Ржавого на столе стояла ханка какая-то, закусь – мы к ним не прикасались. Те кенты, с кем Ржавый колотил понты, те пусть отмаз и готовят. Нам бы только чтобы тот стаканчик как-то по-тихому…

Опер Саша Поляков на лету схватил, что от него требовалось, а обещанная сумма приятно согрела душу.

– Если со следователем какие непонятки возникнут, пообещай и ему.

– Нет, Михалыч, с прокурорскими сторговаться тяжело, а с этим Викулиным – глупо и начинать, принципиальный до тошноты. Тут нужно что-то похитрее придумать…

– Ну, Саша, не мне тебя учить, исхитрись, помни о гонораре.

– Помню, Михалыч, постараюсь.

Поляков, опер опытный, отлично знал, за какие ниточки нужно дёргать в том или ином случае. Чтобы исполнить просьбу адвоката, ему потребовалось кое с кем пошептаться с глазу на глаз и пообещать оплатить хлопоты. А с Михалыча потребовать надбавку за вовлечение в дело третьих лиц.

Вся операция, которую Поляков не счёл нужным откладывать в долгий ящик, не заняла и часа времени. Роковой стакан изъяли из вещдоков, стёрли нежелательные отпечатки и на их место замастырили другие. И не абы кого – Поляков пристроил на стакан пальчик одного фуфлыжинка, который давно был ему поперёк горла.

Сделать это было проще простого. У Полякова, как и всякого уважающего себя опера, собаку съевшего в своём деле, имелся отличный контакт с криминалистами. Когда те откатывают на дактокарту пальчики у подозреваемого, такие как Поляков, обязательно откатают один пальчик и для себя. На всякий случай. И такой пальчик можно прилепить куда душа пожелает. В данном случае на стакан, где были пальчики Лёхи-фонаря. Были, да сплыли…

И уже к вечеру Саша сообщил Аркадию Михайловичу, что всё сделано и сколько денег нужно готовить. Аркадий Михайлович связался с Кацавым, передал ему слова Саши Полякова, увеличив заявленную опером сумму на треть.

Следующий день выдался просто сумасшедшим для Аркадия Михайловича. Утром слушалось дело по обвинению гражданина Аврутина Виктора Андреевича в преступлении, предусмотренном ст.102 «б» – умышленном убийстве из хулиганских побуждений.

Аврутин, восемнадцатилетний пацан, убил женщину прямо на улице. За что? А ни за что. Просто девушка Аврутина отказала ему в любви, он озлился на всех баб и, напившись, взял из дома топор, вышел на улицу и убил первую же попавшуюся ему на глаза женщину. Ею оказалась двадцатишестилетняя Татьяна Привалова, спешившая с работы домой, чтобы приготовить ужин мужу и проверить уроки у семилетнего сына…

Отец Аврутина, человек не бедный, при должности, молил Аркадия Михайловича хоть как-то облегчить участь сына. Но что можно было сделать, если сына взяли с поличным: его расправу над беззащитной женщиной видели четыре человека, в том числе одетый в штатское работник районной прокуратуры, который и скрутил подонка.

Аврутину дали тринадцать лет.

Когда ему исполнится тридцать один год, он выйдет на свободу, если, конечно, на зоне с ним ничего не случится. Будет жить. Как – вопрос праздный. А Татьяна Привалова, молодая женщина, жить не будет, Аврутин лишил её жизни. Лишил мужа – жены, сына – матери. Но если муж ещё, возможно, найдёт себе другую женщину, женится, то у сына уже никогда не будет матери…

Грустно и больно. Аркадий Михайлович, если бы даже мог, не стал бы что-то делать для этого негодяя. Но он, к счастью ничего не мог. И даже посул отцом преступника солидной суммы, ничего не менял.

Впрочем, вскоре Аркадий Михайлович перестал терзать себя мыслями о невинно убиенной женщине и о её осиротевшем сыне. Путь его лежал теперь в Бутырскую тюрьму, где ему предстояло вместе с клиентом в порядке ст. 201 УПК РСФСР ознакомиться с материалами законченного следствием дела.

Под вечер, когда уже совсем стемнело, он прибыл в районное отделение милиции к следователю капитану Огуречникову. Был арестован один из клиентов Аркадия Михайловича, домушник Николай Деев по кличке «Коля Золотой ключик».

6

Берлин, где Макс родился и вырос, пришлось покинуть после разделения Германии на Восточную и Западную: владения фон Штайнеров как раз находились в восточной части города. Жить среди коммунистов ни Макс, ни его престарелый отец не пожелали, понимая, чем такое сожительство может обернуться для их рода, от которого только они и остались вдвоём.

Мать Макса скончалась после того, как ещё в начале войны пришло сообщение о смерти её младшего сына где-то на подступах к Москве, а средний сын был убит в битве при Арденнах.

Решение покинуть Берлин далось не просто, Макс до последнего мгновения пытался найти повод задержаться здесь хотя бы ещё на некоторое время, полгода, может год. Ведь свой берлинский адрес он оставил Наде Говорук, которая – он верил в это, – обязательно сообщит, кто у него родился, мальчик или девочка. Но письма всё не было и не было, а оставаться и дальше в ставшем вдруг враждебным милом его сердцу городе становились опасно. Фон Штайнеры перебрались в земли Вестфалии, родные места покойной матери Макса.

Макс скупо рассказывал отцу о своих мытарствах в плену, а о том, что в России он встретил и полюбил русскую женщину, которая ждала от него ребёнка, и словом не обмолвился. Бедное сердце старика не выдержало бы такого удара: мать его внука, продолжателя древнего рода фон Штайнеров – простолюдинка да вдобавок русская!

Макс не был, подобно отцу, снобом и если бы была возможность, женился бы на Наде даже вопреки воле отца. Но то, что это не произойдёт никогда, понимал отлично.

Старый барон желал, чтобы его единственный оставшийся в живых сын, не дал угаснуть их роду. Но где найти теперь достойную их титула девушку? Привычный круг общения за время войны распался, многие прежние знакомые погибли в этой ужасной войне, другие разъехались по иным странам, опасаясь мести русских. От большого состояния фон Штайнеров остались крохи, однако и то, что всё-таки удалось сохранить, позволяло отцу с сыном вести скромную, но приличную жизнь.

Праздно проводить время в ожидании неизвестно чего, Макс не хотел. Поразмыслив и испросив согласия отца, он открыл продюсерскую кампанию, кинематограф он страстно любил ещё с довоенных времён и теперь решил попробовать себя в этом бизнесе.

– Авось получится, – сказал он про себя по-русски, запомнив это выражение со времён плена.

Не сразу, но получилось. Конечно, ни «Золотую пальмовую ветвь» каннского фестиваля, ни номинацию на американский «Оскар» фильмы, которые он продюсировал, не получили и даже не были отобраны на эти престижные кинофорумы. Но это Макса не смущало, наградой для него было уже одно то, что он занимался любимым делом, индустрия кино захватила его полностью.

Кино же предоставило Максу счастливую возможность познакомиться с «Девушкой моей мечты», с обворожительной Марикой Рёкк и несравненной Марлен Дитрих. Когда она пела свою знаменитую «Лили Марлен», Максу казалось, что она поёт эту грустную песню, песню-надежду для истосковавшегося сердца исключительно для него.

Посетив многие кинофестивали, исколесив едва ли не пол-Европы, побывав в Голливуде, он ни на минуту не забывал старый двухэтажный домишко, сложенный из почерневших от времени брёвен, где жила милая русская женщина Надя, его Надя…